Книга рая. Путь. Морфология непостижимого и недосягаемого

Экфрасис Павла, конечно, может восприниматься как иллюстрация поэтической виртуозности, часто ассоциировавшейся с этим жанром. Но трудно избавиться от мысли, что экфрасис, написанный на освящение церкви, в каком-то смысле нужен для структурирования священного пространства, для внедрения hagios в hieros, то есть для артикуляции сакрального как такового. А некоторые куски, где движение в здании совпадает с литургическим движением священников, позволяют в терминах Агамбена говорить о связи «изгнания», странствования с литургией.

Рут Макрайдиз и Пол Магдалино в своем чтении поэмы Павла указывают на то, что храм описывается как «универсальная церковь», но и как модель космоса – упорядоченного мироздания. Движение внутри церкви проходит через области четырех стихий: «от земли – строительных материалов здания, через воду – фонтан в атриуме – к воздуху, в котором висят лампы, и к огню, который в них заключен»231. Кроме того, цикличность подчеркивается тем, что здание проходит через смену времен – от утра к дню и к ночи. И хотя, по мнению специалистов, описания Павла довольно точны, читатель, незнакомый с Софией, вряд ли в состоянии себе ее представить. Речь идет именно о конституировании трансцендентного внутри здания, которое находится на земле. И в этом смысле непредставимость является отсылкой к невообразимости потустороннего. Неслучайно, конечно, само движение экфрасиса от одного круга к другому, от полукружия к сферам в каком-то смысле напоминает движение Данте в «Божественной комедии» – круговое и организованное по вертикальной оси вниз и вверх.

14. Космос и орнамент

В середине XII века Михаил Солунский напишет свой экфрасис Святой Софии, где развернутые Павлом мотивы будут представлены уже в виде лаконичных формул, отражающих аналогию храма и космоса:

Так громада этого храма «утвердила главу в небе», хоть корни и пустила в земле. <…> Возможно, она подражает и небу: она приняла в себя образы стихий, и ей недостает лишь немногого, чтобы сделаться всем миром. Ведь благородные опоры кровли, словно прекрасно слаженная ограда, расставлены по четырем сторонам и заканчиваются не прежде, чем примут ее на себя. А в промежутке между ними – высокие колонны: одни идут по прямой линии, а другие, словно в хороводе, поворачивают друг за другом в круг232.

Тут опять возникают образы стихий, четыре стороны света и хоровод колонн, ассоциируемых со светилами. Экфрасис устанавливает прямую связь описываемого здания с космосом.

В каком-то смысле описание этой процессии в здании, которое имитирует космос или полноту мира, и самим своим развертыванием как бы следует за творением, подражает ему и воспроизводит. Экфрасис Святой Софии разворачивает творение во времени, и с этим связана вся стихия движения, играющая в нем такую важную роль. Между тем, считалось, что Бог (несмотря на «шесть дней творения») сотворил мир вне времени и творение его было мгновенным. Но влияние античной философии, прежде всего Платонова «Тимея», внесло существенные поправки в понимание творения ранними отцами церкви. Амвросий Медиоланский в своем комментарии на «Шестоднев» (то есть на Шесть дней творения, которые греки называли hexamera)233 пишет, что Бог

сотворил, и в творении не было промежутка, который был бы заметен людям, ибо Несравненный Деятель так кратко и быстро совершил Свой труд и в одно мгновенье деяния Свои закончил так, что и исполнение Его решения пришло прежде чувственного времени234.

Что же создал Бог до времени? Он создал нечто (землю), «невидимое» и «неустроенное». Василий Великий в своем «Шестодневе», послужившем образцом для Амвросия и всех последующих комментариев к творению, высказал мысль, что земля в момент творения была незавершенной («не имела еще полного образования»235). В первые два дня творения Бог создал невидимый мир, еще не обросший материей и не вступивший в течение времени. Амвросий пишет о первоначально созданных земле и небе как невидимых, так как они еще не обрели в первый момент творения никакой материальной индивидуации. Они еще не вошли в мир изменений и времени: