Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

Мы пролетали над домом райского фотографа ангела Зейдла

На скамейке перед домом сидели три дочери Зейдла: Шифра, Слава и Трайна — киснувшие в девках ангелицы с пышными бюстами. Они разговаривали, то есть, как обычно, сплетничали.

По крыше дома Зейдла расхаживал десяток черных котов с поднятыми хвостами и зелеными глазами. В раю этих котов звали «внучатами дедушки Зейдла», потому что его дочери с ними нянчились.

Ангелы и праведники, жившие по соседству с Зейдлом, вечно ходили невыспавшиеся и злые. Коты ночь напролет мяукали и мешали спать. Однако, если у кого-то в доме заводилась мышь, шли к ангелу Зейдлу и просили:

— Реб Зейдл, будьте добры, одолжите кота!

Зейдл пожимал плечами:

— Это что, мои коты?.. Обратитесь к моим дочерям.

— Реб Зейдл, крысы погрызли мои выходные крылья, будьте так добры, одолжите мне кота хоть на одну ночь, вы за это в рай попадете.

Ангел Зейдл пожимал плечами, будто говорил: что они на меня насели, это что, мои коты, да будь они моими, я бы их давно утопил в райской реке.

— Злодей какой-то, этот Зейдл, — говорили соседи и были не правы, потому что злодейками были его дочери, три старые девы, которые нянчились со своими котами и, хоть ты тресни, не хотели помогать соседям, попавшим в беду.

Ангела Зейдла, райского фотографа, дочери в гроб вгоняли. Говори им не говори — все как об стенку горох. Стоило одной из них начать дурить, как он был на все согласен, даже счастлив, что она не схватила один из его пуримшпилов и не разорвала в клочья.

С тех пор как жена Зейдла, ангелица Сима, бросила его с тремя детьми и сбежала с любовником в православный рай, он утешался сочинением пуримшпилов.

Зейдл берег их как зеницу ока, и все, кто к нему приходил, хотели они того или нет, должны были выслушивать его пуримшпил.

— Писунчик, давай заглянем к ангелу Зейдлу!

— Не хочу, Шмуэл-Аба, он нас запуримшпилит.

— Мы же ему обещали, Писунчик.

— Пускай считает нас обманщиками.

Дочери Зейдла заметили, что мы кружим над домом. Они стали нам кричать:

— Зачем летаете над крышей, всех котов нам сглазите.

— Ведьмина кота не сглазишь, — крикнул им в ответ Писунчик.

— Слушай, Писунчик, лучше в ад попасть, чем им на язык, — сказал я и крикнул дочерям Зейдла:

— Ангел Зейдл дома?

— Дома, — крикнули они в ответ, — спускайтесь уже, разбойники, не видите, что ли, что котов перепугали!

Я потянул моего друга за крыло:

— Полетели, Писунчик!

Мы приземлились. Дочери Зейдла стали разглядывать нас, а мы — их. Вблизи мы впервые увидели, какие они уродины.

— Где ваш папа, — спросили мы.

Три уродины рассмеялись. Стали толкать друг друга локтями. Смотреть на них было тошно.

Мы прошли в кабинет фотографа. Ангел Зейдл сидел за столом и ретушировал негатив. Лампа над столом чуть светила, и тень Зейдла, с длинными волосами и очками на носу, плясала по стене, будто персонаж его пуримшпила.

— Добрый вечер, реб Зейдл!

Ангел Зейдл обрадовался нам. Он вытащил две скамеечки и пригласил нас сесть.

— Хорошо, что вы пришли, ребята. Я только что написал новый пуримшпил «В Ноевом ковчеге». Вам, ребята, понравится этот ноевый, то есть новый, пуримшпил. Вы что-нибудь хотите? То есть чем я вас могу уважить? Стакан чая с вареньем? Шифра, Слава, Трайна, где вы там? Поставьте самовар, уважим гостей.

Все, что сказал отец трем красавицам, пошло коту под хвост. Они не отозвались, а продолжали сидеть на крыльце и сплетничать.

Ангелу Зейдлу пришлось самому о нас позаботиться и поставить самовар. Он вернулся с перепачканными руками и лицом и прокряхтел:

— Дочери у меня белоручки. Совсем не слушаются. А о том, чтобы «почитать отца своего», и говорить нечего. Жаль, что они не сбежали вместе со своей мамашей, не пришлось бы мне за них краснеть.

— Что вы там ворчите, папаша? — крикнула одна из дочерей в окошко. — Опять чем-то не довольны?

— Да кто ворчит, Слава? Тебе, доченька, померещилось! Какое там ворчание. Чтоб моим врагам так ворчалось, — ответил Зейдл.

Дочери под окном рассмеялись, коты на крыше замяукали. Зейдл налил чай в стаканы.

— Пейте, ребята, а потом я прочту вам свой ноевый, то есть новый, пуримшпил.

Мы стали прихлебывать горячий чай. Ангел Зейдл сел за стол напротив нас. Писунчик спросил его:

— Почему вы не выдаете ваших дочерей замуж, реб Зейдл?

— Почему, спрашиваешь? — вздохнул ангел Зейдл. — Спрашивать просто, замуж выдать сложнее. Кто их возьмет, они ведь не красавицы, и потом сегодня даже самый завалящий ангел требует целое царство в приданое. А откуда мне его взять? Теперь не то что раньше. Раньше, бывало, выдашь дочку замуж и не заметишь. А теперь им деньги подавай!

Не везет этому Зейдлу, подумал я, жена сбежала, хоть он этого не хотел, дочери остаются, хоть он и хочет от них избавиться. Когда вырасту, решил я, напишу об этом ангеле Зейдле пуримшпил.

Зейдлу не терпелось. Чаепитие затягивалось. Он едва дождался, пока мы допьем чай.

— Ну что, не хотите больше чая, — спросил он и, боясь, что мы, не дай Бог, ответим «хотим», добавил: — Много чая пить вредно, особенно летом.