Книга реки. В одиночку под парусом

Дойдя до монастыря, пристаем к причалу. Днем к этому причалу пристают теплоходы с туристами. Сегодня один из самых почитаемых на Руси Толгский монастырь превращен в женскую обитель для монахинь-медиков с целью возродить древнейшую традицию монастыря — помощь больным и страждущим. Розовеющий в свете зари монастырь огорожен белокаменной стеной с массивными воротами.

Мы походили вдоль монастырских стен, постояли у ворот, побезобразничали немножко, совсем чуть-чуть. «Девчонки, откройте!..» — закричал очумевший вертолетчик Володя и загромыхал кулаком в ворота, пока его не осадили. Водки Володе досталось, конечно, больше всех. Еще бы — дембель! С каждым из гостей пришлось чокнуться и выпить, и не по одному разу. Двадцать пять лет в строю. Четверть века беспорочной службы, кочевой офицерской жизни.

Плывем на другую сторону Волги. Достигнув правого берега, катер уткнулся носом в песок и засигналил — Петр в рубке ударил по клаксону автобаранки раз и другой. Звуковой сигнал у КС оказался слабосильный и писклявый — как у старого «газона». На наше бибиканье с горы спустился улыбающийся старик в клетчатой рубахе.

— Знакомьтесь, — представил его Петр. — Валентин Палыч, соратник и друг сердешный. Между прочим, этот могучий старик из потомственного рода волжских водохлебов. Они с дедов-прадедов живут на этом берегу. Настоящие волгари. Занимают всем родом большой кусок берега — селятся рядом друг с другом и живут. Бакенщики, лоцманы, капитаны, судомеханики. Все как один рыбаки великие!..

Валентину поднесли. Его подняли гудком с постели. Его светлые выгоревшие глаза радостно хлопают со сна. Происходящее представляется ему продолжением сновидения — цветного, радостного, полного приязненных лиц и дружеских рук. Мы пьем по Пушкину: вертолетчики — за «горний ангелов полет», водолазы — «за гад морских подводный ход», а я — за «дольней лозы прозябанье» (пью вино). Солнце поднялось над Волгой. Осветило лоснящуюся гладь воды, неприбранные мужские лица с бессонно горящими глазами. Петр с Валентином Палычем затянули какую-то совсем уж старинную волжскую песню. Сначала бурлацкую. Потом еще одну — рыбацкую... Дошла очередь до Стеньки с княжной. Мы пьем и поем. Я самозабвенно подтягиваю за Петром. Я догадываюсь, что это — счастье. 

Кострома

Костромской берег коренаст и много не подаст. Чем к Костроме ближе, тем берега пониже, а леса пожиже. Прошел полдюжины поросших камышом островков, за которыми скрывается большой аппендикс костромского водохранилища.

С немалым удивлением обнаружил, что плыву не один — под моим сиденьем неведомо откуда возник небольшой муравейник. Какой-то муравьиный вожак завел свой народ в мою лодку и решил, что здесь его мурашам будет хорошо. Мы с лодкой давно стали частью реки — влились в окружающую природу, пропитались природными запахами, существуем в одном ритме с восходами и закатами, ветрами, солнцем и дождем. Стоит ли удивляться, что многоопытная природа прибрала нас к рукам и решила попробовать на пригодность сначала к одному, потом к другому делу — как строитель приспосабливает нестандартный камень, так или иначе определяя его место в кладке.