Книга реки. В одиночку под парусом

Ему чуть за пятьдесят, бородат, энергичен, одет в курточку защитного цвета, слушает, не глядя на собеседника, склонив голову к плечу, потом говорит что-то интеллигентное, уклончивое, вразумляющее. В моем присутствии объясняется со строителями, подрядившимися отремонтировать здание бывшей школы. Мне понравилось, как он разговаривал с рабочими — без излишнего нажима, с долей раздумья в голосе и одновременно с твердой убежденностью в том, что все это не исполнить никак нельзя. В здании бывшей школы будет дом местного самоуправления, архив, библиотека с читальным залом и информационным центром, фельдшерско-акушерский пункт, опорный пункт милиции.

Игнатьев заведует кафедрой Казанской архитектурно-строительной академии. Он по своей воле принял на себя нелегкое бремя главы разрушающегося провинциального Свияжска с его ветхим жилфондом, малоразвитой инфраструктурой. Его радует, что в Свияжск уже переехало несколько семей, почти все — специалисты. Семьи едут из Казани, со всех краев. Он считает одним из важных пунктов Программы возрождения Свияжска строительство насыпной дороги, которая свяжет город с берегом. Есть два проекта — дешевый и хороший. Игнатьев стоит за второй — дорога должна быть проложена там, где она была до затопления окрестных земель. Историческая дорога представляла собой часть Сибирского тракта, в 1612 году по ней прошло казанское ополчение с иконой Казанской Божьей Матери спасать Москву, по ней проезжали: царица Сююмбике с сыном Утямышем, князь Меньшиков, император Павел I, Гумбольдт, Пушкин, императоры Николай I, Александр II, Герцен, Чернышевский (в ссылку), Державин, Л. Толстой. Игнатьев мечтает создать в городе архитектурно-строительный колледж, центр искусств, туристический центр. Свияжск посетил президент Татарстана Шаймиев, оказывающий всемерную поддержку Программе возрождения острова-града, и подарил трактор.

Иду в гости к Николаю — водогребщику-перевозчику, для которого дело превыше дармовой выпивки. Он пригласил меня на свою усадьбу, выделенную ему поссоветом для проживания и застройки. На краю огорода в четыре сотки Николай уже выстроил живописную хибару из досок и жести — по типовому проекту рыбацкой лачуги, когда найденный и приспособленный к делу случайный материал определяет всю конструкцию, но не наоборот. В лачуге уже есть кровать, стол, оклеенный красавицами транзистор. В этой хибаре Николай, предварительно заделав щели паклей (он мне показывает ее плотные белокурые косы и с великой убежденностью в своей практичности что-то объясняет), собирается зимовать. Вот только поставит печку — и заживет. Еще и — чем черт не шутит! — и свет проведет. Он в натянутых отношениях с братом и матерью, вот и пришлось уйти из теплого дома на огороды. Но он не унывает. Готовит прямо на участке, на обложенном кирпичами кострище, щедро угощает меня картошкой со своего огорода и молоком, а также самолично испеченным им на куске жести пирогом со сгущенкой. Он невысок, плечист, собран, энергичен, с жилистыми руками лесоруба. Где только он не работал — на северном лесоповале, на заводе в Казани. В Казани его как-то вечером на темной улице после отказа дать закурить порезали хулиганы. Перенес две операции на легком. Выписавшись из больницы, сам нашел хулиганов и, с помощью друзей хорошенько их отметелив, стребовал тысячу рублей еще теми, советскими, себе на лечение. В милицию сдавать своих недругов не стал. Оказались заводские, свои — с литейки, все трое.

Я фотографирую Николая посреди его усадьбы-огорода как он есть, вместив в свой широкоугольник весь его мир: очаг на кирпичах с кастрюлей, два свежих яблоневых саженца, грядки с огурцами и картошкой, облепленный жестью и толем квадратный балок, поселившись в котором он из ласкового лета плавно вплывет в морозную зиму, штабеля выловленной им из Волги деревянной гнили — бревен, досок, которыми он будет топить свою печь, и, наконец, самого Николая перед очагом. Одет Николай соответственно: в тельник с закатанными рукавами, спортивные треники с пузырями на коленках.

Николай отсыпал мне на прощание в пакет картошки с огурцами со своего огорода. Пришлось его отблагодарить банками мясной тушенки, купленной для себя в дорогу. Волжский человек размашист в главном и деликатен в мелочах — надо было видеть ту воцарившуюся паузу, когда пальцы его задумчиво зависли над банкой, точную цену которой я, конечно, не знал, да и откуда мне, москвичу, знать то место, какое занимает в новейшей системе ценностей купленная в магазине банка мясной тушенки, стоящая столько же, сколько и бутылка главной народной героини, без которой ни свадьбы, ни поминок, ни доброго настроения, ни мечты.