Книга Розы

К тому времени в личной жизни моего отца назрели большие перемены. Вернувшись из эвакуации в Киев, старшая дочь Берты Абрамовны приехала за ней и заявила:

– Ты двоих детей уже похоронила, иди хоть внуков спасай. Но что б Соломона твоего и близко не было. Если не вернешься – прокляну. Ты Соньку с Мишкой отправила умирать мученической смертью, так моих детей спаси.

И Берта уехала жить к дочери. Но гордый отец и виду не подал, как тяжело ему было.

Марьяня, дочь тети Фени, младшей из маминых сестер, которая потом уехала в Израиль, вернувшись с войны, обнаружила, что их двухкомнатную квартиру занимают две шлюхи – немецкие овчарки, как про них соседи сказали. Они, оказывается, выгнали тетю Феню на улицу, и она жила какое-то время в будке из-под газводы. Марьяня, узнав, что случилось, пошла к военкому и добилась, чтобы этих немецких овчарок выгнали.

А Зиновий после войны командовал дивизией. Их дивизия расформировывалась в Вильнюсе, потому что много местных удрало с немцами, и осталось много свободных квартир. Отдельное жилье мало кто имел. Но у Зиновия была трехкомнатная квартира. В одной комнате жил сын, в другой они с Манькой. А сын у них был приемный. Когда из Испании привезли осиротевших детей, то им достался болезненный замухрышка. Его под расписку отдали, что они вылечат мальчонку. Вылечили, вырастили Димку. А в третью комнату поселили комбата дивизии. Тот вначале от жилья отказался, поехал домой, а там его никто не ждал – жена, оказывается, уже замужем за другим. Вернувшись, комбат опоздал под распределение квартир. Вот Зиновий и предложил ему поселиться с ними – в третьей комнате.

Глава 18 Молодо – не зелено

Весной победного 1945 года мне было полных двадцать лет. И хотя война сделала нас взрослее, молодость все же брала свое. А молодости свойственны дерзость и излишняя самоуверенность. Потому я и не робела перед авторитетным начальством, если чувствовала свою правоту. Даже если говорить приходилось с самим Кагановичем, наркомом путей сообщения. У него, оказывается, была такая причуда – разговаривать с диспетчерами, с исполнителями. А потом он проверял у начальников отделения, в курсе они или нет.

Это случилось весной 1945 года, когда я работала на станции «Харьков-Сортировочный», где моя должность называлась «диспетчер воинских перевозок». Станция обслуживала два танковых завода: танкостроительный и танковоремонтный. Только я пришла на дежурство, и вдруг – длинный телефонный звонок. Беру трубку:

– Слушаю.

Телефонистка просит:

– Ответьте Москве.

– Чего это я буду отвечать Москве? Звоните начальству на два-один. Чего ты звонишь на два-одиннадцать?

А у нас в здании был ремонт. Поэтому в моей комнате кроме меня работал Коля Коротков на другом направлении. И вдруг слышу в трубке бархатистый голос с барскими интонациями:

– Харьков, здравствуйте.

– Харьков, – отвечаю. – Дежурный диспетчер воинских перевозок Эпштейн Роза Соломоновна.

– Здравствуйте, товарищ диспетчер. С вами говорит Каганович.

– Здравствуйте, Лазарь Моисеевич, слушаю вас.

Сказать, что я шибко испугалась – нет. Это же не генерал Кабанов, а нарком путей сообщения.

– Какие у вас трудности? – спрашивает нарком.

– Есть трудности. Можно открытым текстом? – уточняю.

– Можно.

А дальше у нас состоялся такой диалог:

– Мы обслуживаем два танковых завода. И катастрофически не хватает шестидесятитонных платформ на погрузку танков.

– Ваше предложение?

– Мы могли бы отцеплять с головы состава, потому что голова состава – автосцепочные вагоны, и заменять их.

Эти регулировочные составы и по сей день есть. И по сей день никто без начальника дороги не имеет права отцепить. Первая регулировка шла под уголь в Донбасс, вторая регулировка – под руду в Кривой Рог.

– И что, начальник дороги не может решить этот вопрос?

– Отцепку от регулировки имеет право решить только нарком путей сообщения.

– Вы ж говорите, можно заменить. Значит, по весу ничего регулировка не потеряет?

– Конечно. Поэтому мы и возмущаемся, что в стесненных обстоятельствах при обслуживании танковых заводов, когда бы могли это решить таким путем.

Сама говорю, а Коле Короткову показываю жестами: иди зови начальство.

– Понятно. Еще какие трудности? – доброжелательно расспрашивает Каганович.

– Есть еще трудности. У меня направление – станция Основа, а паровозы «ФД» и «ИС». «ФД» не вписываются в кривую, и нам приходится давать по четыре предупреждения о снижении скорости и бдительности, чтобы проехать до Основы. А составы идут и полновесные и полногрузные.

– И этот вопрос не может решить начальник дороги?

– Мы к нему не обращались. Я не знаю.

А происходил наш разговор в канун 1 мая.

– Как вы снабжаетесь? – поинтересовался нарком.

– Нормально. По карточной системе. Отовариваем карточки.

– Передайте привет всему коллективу и поздравление с наступающим Первомаем.

– От имени коллектива разрешите поздравить и вас, Лазарь Моисеевич! Здоровья вам.

– Спасибо, Роза Соломоновна.

Я повесила трубку, обернулась, и мне стало плохо. Стоят позади меня начальник отделения полковник Колесников и все его заместители, дежурные по отделению.