Книга Розы

В то время руководителями назначали за знание технологии и умение организовать работу. Отец на фабрику набрал пожилых людей: столяров, плотников, кто мог мебель делать. Много рабочих было из числа инвалидов – глухие, немые, слепые. Для них он добивался то прибавки зарплаты на десятку, то выдачи пайка. Но поскольку за плечами у самого директора было лишь четыре класса начальной школы, то таких, как он, заставляли учиться. К ним домой присылали учителей. А репетиторами становились родные дети.

– Розка! – кричал отец. – Нам же задание дали. Иди быстро порешай, бо скоро придет Фарбер, а у меня задание не выполнено.

– Як же так? – удивлялся он, разбирая решение задачи вместе со мной. – Это одна четвертая, прибавить надо одну шестую, а ты кажешь, шо общий знаменатель двенадцать. Иде ж тут двенадцать? Тут не написано.

Отец все время на работе пропадал. Столовых тогда на производстве не было. Мама соберет что-нибудь на обед:

– Сбегайте до батьки. Отнесите ему покушать.

И я бегу на фабрику. Это и не далеко и не близко от дома. У него такой маленький уютный кабинетик был. На производстве делали мебель и для рекламы ею кабинет обставляли. Периодически мебель меняли. Как-то увидела там разноцветные стекла, спрашиваю:

– Папа, а зачем тебе такие стеклышки?

– Тебе нравится? – спросил отец. – Тогда и людям понравится.

Оказывается, глухонемые рабочие придумали буфет с цветными витражами. Через год такой у нас дома появился. Кто ни придет, восторгается: какая красотища! Как прибегу к отцу, он меня расспрашивает: а как мама?

– Хворает, – говорю.

– Береги ее, – просит отец.

А я сейчас думаю: и ему бы нелишне было поберечь ее. Нас – орава большая. Чем-то можно было помочь. А он уходил часов в шесть-семь утра, когда за ним приезжала линейка – повозка такая с сиденьем и скамеечкой под ногами. И возвращался затемно.

Мама же до болезни так и продолжала работать фельдшером. На вызовы нередко брала с собой меня. Запомнился случай, когда мать позвали к председателю горсовета Сталино по фамилии Кинель, у которого случился инсульт.

Когда мы пришли, Кинель уже бурого цвета стал. И вокруг него врачей целая толпа. А его жена Регина Исаевна говорит им:

– Так, побыли, посмотрели, не помогли – все. Не обижайтесь на нас. Быстро Софью Леонтьевну сюда!

Мама врачей попросила:

– Оставьте меня с больным.

А меня куда-то в угол приткнула. Я присела на корточках и играю с пуговицами разноцветными. Их мне Регина дала. Мама осмотрела больного, послушала пульс и говорит:

– Регина, надо, чтобы домработница срочно сбегала на второй ставок к деду и попросила у него пиявок.

Она написала на бумажке, какие нужны пиявки, и дала домработнице:

– Почитаешь деду, а то он неграмотный.

А врачи не уходят – попросили разрешить им остаться. Для каждой конкретной болезни надо знать точки, к которым пиявок прикладывать. Мама ставила пиявок, а они смотрели. А больной спрашивал:

– Сонь, ты мне кровь выпьешь всю?

– Не беспокойся, для работы оставлю. А Регина обойдется и без тебя.

По мере того как пиявки напивались крови и отваливались, Кинель белел.

– Ну, все, пойду к своему Соломону. Больше здесь делать нечего, – собрав в миску всех пиявок, заявила мама.

– Сонюшка, посиди трошки еще, – попросил больной.

– Тогда еще пару пиявок на ноги поставлю, – предложила она.

– Не, хватит. А то всю кровь выпьешь.

– Тогда пойду к Соломону.

– Иди к своему Соломону. Ты ему пиявку на жопу поставь, пусть знает, что цэ таке, а то все на мне, да на мне, – засмеялся Кинель. Он уже совсем посветлел лицом.

Тут Регина докторов позвала чаю попить. А я подумала: они ж пустой чай пить не будут, наверное, с печивом и бубликами. И попросила:

– И нам чаю.

А мама говорит:

– Сейчас домой придем, нам папа чаю сделает.

Мама заболела лейкемией, когда я была еще маленькой. Болела долго. Отец возил ее в частную клинику на обследования. С бойни для мамы привозили свежую кровь. Она морщилась, но пила. Но с каждым днем становилась все слабее и слабее. Последний год уже почти не поднималась с постели.

Односельчан, приезжавших в Сталино, по возвращении в деревню, где фельдшерицу Сонюшку хорошо помнили, все расспрашивали:

– Как там Соня?

– Хворает. Лежит.

– А кто ж там готовит на такую ораву, убирает?

– То Райка, то Фекла, то Беллка с мужем приедут. А то Аграфена с ребенком.

Деревня всколыхнулась, решили кого-то послать маме в помощь. А кого? У той муж, у другой дети, у третьей хозяйство. Остановились на шестнадцатилетней Маруське, здоровой дева хе с бельмами на обоих глазах. Привезли ее в Сталино:

– Соломон, вот тебе в помощники Маруську.

– Да вы что, с ума сошли? Мне такую ораву годувати нечем, а вы еще Маруську привезли! – возмутился отец.

Тут Маруська голос подала – уж очень в городе ей хотелось остаться:

– Дядечка, да мне много не трэба. Я и сварю, и помою, и постираю, я все умею.

– Маруся, ты бачишь, яка семья? Ты бачишь, яка квартира? А готовить на примусе сможешь?

– Не, я примуса не знаю. Пусть мне кто зажгёт, а я приготовлю, – стояла на своем девка.