Читаем Книга счастья, Новый русский водевиль полностью

-- Подумать страшно, как я могла связаться с таким мудозвоном! -кипятится бесноватая Марина, швыряя на пол мелкие предметы домашней утвари и декоративно-прикладного искусства, одни из которых рассыпаются на части, а другие просто подолгу дребезжат. -- Вы противный, я вас ненавижу!

-- А кто говорил, что я Мистер Икс?..

-- Я такое говорила?! Боже мой, я была не в себе!

-- Успокойтесь, пациентка, берегите связки. Они вам пригодятся, чтобы петь колыбельные на ночь. Ты говорила, что я дерзкий Навуходоносор, -Максимовский, слегка наклонив голову, загнул указательный палец, -экстравагантный палестинский Тарзан, -- он согнул средний палец, а следом за ним безымянный, -- и ловкий татаро-монгольский Гекльберри Финн...

-- Жулик вы ловкий, а не татаро-монгольский Тарзан! Замотали вы меня! Воспользовались девушкой! Как не стыдно?!

-- А мне не стыдно. Вот мне не стыдно.

-- А совесть у вас есть, скажите, пожалуйста?!

-- Есть, -- отрицательно мотнул головой Максимовский.

-- А я не хочу ребенка. И тем более от вас. Я ненавижу детей! Я сама еще ребенок!

-- А давайте, пациентка, сейчас перестанем хулиганить. Поешьте чего-нибудь солененького. Уши вянут. Хватит орать!

-- Ах, простите, пожалуйста, как же я о вас-то не подумала! То-то я гляжу, у вас такое кислое выражение лица. Будто бы вы чем-то недовольны. Что ж, случаются в жизни огорчения.

-- Вот именно, Марина, ты меня здорово огорчила. Но я не злопамятен. Пойди и сделай аборт.

-- Да как вы не понимаете...

Нет, не так. Вот как:

-- Какой, в жопу, аборт?! Ты что, не слышал, кретин, -- я на четвертом месяце?!

Тебе кажется, Скуратов, что в этом месте образовалась гнетущая мелодраматическая тишина или кто-то стыдливо покраснел? Ни в коем случае.

-- Удивительно, вроде бы совсем неглупая женщина. -- Максимовский посмотрел в окно, хотя с того места, где он сидит, в темном окне, кроме серого пасмурного неба, ничего другого видно быть не может.

-- Удивительно?! Люди добрые, посмотрите на этого хама! Ему удивительно! -- Марина сгребла с полки вазочку для фруктов, взвесила ее в руке и с воплем: -- Удивительно, что я тебя не отравила и ты до сих пор жив! -- отправила на пол.

Я сразу понял, что мое присутствие не случайно, и раз уж я здесь нахожусь, то должен Максимовскому каким-то образом помогать. Кроме того, я, несомненно, добрый человек. Я сказал Марине:

-- Действительно. Чего ты разоралась? Вроде бы уже не девочка, взрослая тетка, пора заранее соображать. Аплодисменты. Я крупным планом.

Марина вздрогнула, на секунду замерла в позе атакующей орлицы, а потом вдруг как заорет на весь дом:

-- Максимовский, сосать твою колотушку, если тебе не трудно, попроси своего друга завалить ебальник!

Ты, наверное, решил, Скуратов *, что я передергиваю, когда заставляю Марину так кучеряво браниться, чтобы специально произвести на тебя впечатление? Ты дураком-то не прикидывайся. Я сам однажды был свидетелем такой сцены: жена мужу кричит из спальни: "Пупсик, вруби фумигатор, а то тут уже летает один пидорас!" Вот так. А ты говоришь культур-мультур. Хуйня все это на постном масле.

* СКУРАТОВ. Скорята -- одно из многочисленных имен-прозвищ, ныне забытых. Возможно, так называли своих детей мастера по выделке сырых кож и шкур, которые звались скара, скора, скорка, скура. На Тамбовщине Скорятой называли смирного, покорного, не умеющего за себя постоять человека. Так что в фамилиях Скарятин, Скорятин, Скорятов, Скуратов, Скурин, Скуров, Скурятин -- двойной смысл.

Т. Ф. Ведина. Словарь фамилий. М.: ООО "Фирма "Издательство АСТ", 1999 г.

-- Господи, и за что мне такое наказание! Купила бы себе велотренажер и горя бы не знала! Нет, когда-нибудь люди назовут мою жизнь подвигом!

На Марине надето нечто совсем, совсем прозрачное с пуховой оторочкой, а под этим, я извиняюсь, только она сама. Признаков беременности я не заметил. Мне до одури захотелось стать этим легким прозрачным предметом и прилипнуть к ее телу навсегда. А еще лучше, если бы на ней были рейтузы, и этими рейтузами тоже был бы я. А Максимовский заблудился бы в лесу.

Я не унимаюсь:

-- Если хочешь знать мое мнение, то тебе давным-давно пора рожать.

-- Я свободная женщина! Захочу -- рожу, не захочу -- не рожу, я такая! А твое мнение здесь никому не интересно!

-- То есть как? Мне, например, очень интересно его мнение, он опытный человек. -- Максимовский зевнул и посмотрел на часы. -- Угомонись, Марина, мы что-нибудь придумаем.

-- Что ты мелешь, Максимовский?! Ты только послушай себя! Что ты несешь! Сделай милость, скажи, что тут можно придумать?!

-- Э, не скажите: тут можно такого понапридумывать... Надо этот вопрос как следует провентилировать.

-- Если бы ты умел вентилировать или хотя бы немного думать головой, ты был бы сейчас летчиком-космонавтом или, я не знаю... военным переводчиком! Господи, боже мой! Приличным человеком!

-- Приличные люди столько, сколько я, не зарабатывают, -- сообщил Максимовский очевидный факт.

-- Приличные люди столько, сколько я, не тратят! -- Марина разбежалась от стены и с чувством лягнула косметичку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары