Книга Семи Дорог

– Как «ваш»? – со страхом переспросил Багров, невольно вспоминая четыре карты и выигранный конструктор. – Ничего я не ваш!

Гаулялий спорить не стал, только подмигнул по-свойски. Секунду спустя он повис на «противном Борисюське», который, по щедрости купив пять порций мороженого, мерз теперь, прижимая их к груди. Суккуб подхватил его под локоть, и парочка быстро нырнула куда-то.

– Может, надо было сказать? Предупредить? – спросила Ирка, подбегая к Багрову.

– Чего сказать? – машинально отозвался он, размышляя о только что услышанных странных словах.

– Ну, мол, простите, но ваша девушка – суккуб, которому нужна только ваша душа, – печально сказала Ирка и вздохнула, понимая, что едва ли «противный Борисюська» стал бы к ней прислушиваться. Только у виска бы пальцем покрутил. Это все равно как к ней бы сейчас кто-то подошел и ляпнул: «А твой Матвей-то суккуб! Ему нужен только твой эйдос!»

– Бывают же такие сволочи! Несут всякую чушь! – пробормотал Багров, непонятно что имея в виду.

Гаулялий мелькнул в толпе в последний раз и окончательно исчез.

– Скользкий тип! – сказала Ирка. – И самоуверенный.

– Ага, – кивнул Матвей.

Гаулялий и правда очень изменился. А ведь совсем недавно дела у него шли скверно. Каждую секунду он ожидал, что его турнут в Тартар, и ходил, втянув голову в плечи. Но внезапно в один из таких пустых дней ему повезло. Он случайно открыл для себя уникальную нишу – фактически золотую жилу. Зашел в частный магазинчик сувениров на центральной улице и, показав на дорогущую глиняную жабу, велел ее упаковать. Молодая продавщица трудилась минут десять. Оборачивала ее цветной пленкой, закручивала ленточками, а края ленточек продергивала ножницами, чтобы те свернулись в кольцо. Гаулялий наблюдал, постукивая о прилавок свернутыми деньгами. А в последнюю минуту, когда продавщица уже протянула за ними руку, внезапно спрятал их в карман. В глазах у женщины повис тревожный вопрос.

– Куплю, если и душу продадите! – шутливо сказал суккуб, пряча за спиной ладони, чтобы не видно было, как дрожат от жадности пальцы. Слово «эйдос» он дальновидно не упоминал, не желая лишних вопросов.

Продавщица улыбнулась с явным облегчением. Значит, работа не насмарку.

– Да запросто! Бесплатно берите! Вам завернуть или как?

– Нет-нет! Я сам возьму! – поспешно сказал Гаулялий.

В следующее мгновение цепкая ручонка скользнула продавщице в грудь и исчезла там на несколько мгновений. Женщина попыталась крикнуть, но почему-то не смогла и, задохнувшись так и не состоявшимся воплем, осела прямо на гору китайских чашек, имитирующих настоящие китайские чашки. Гаулялий оглядел эйдос и, приятно улыбнувшись своему отражению в витрине, вышел на улицу. Глиняную жабу он выбросил в первую же урну, а эйдос бережно спрятал в чистенькую, тщательно протертую пудреницу.

С тех пор пудреница наполнялась быстро. Если Гаулялий и ходил еще на свидания, то только из любви к искусству. Он был доволен собой. Для суккуба, привыкшего обольщать и играть в любовь, это была новая техника, скорее комиссионерская, но очень эффективная. И какое ему было дело, что человек, так и не понявший, чего он лишился, остался с черным провалом в душе, который не заштопают уже никакие нитки. И этот страшный сосущий провал год от года будет только гноиться и заполняться нечистотами. В лучшем случае покроется чуть розоватым и пористым замещающим жирком.

* * *

Неожиданная встреча сбила Ирку и Матвея с толку и испортила настроение. Багров повернулся и крупными, сердитыми шагами пошел к железнодорожному мосту. Ирка едва за ним успевала. Тяжелые дуги со множеством заклепок перебросились через реку, подпираемые основой из тяжелого камня. Наверху угадывались железные лестницы и переходы. Громадный мост, капитальный, уходит куда-то к «Киевской».

– Полезли! – неожиданно сказал Матвей и стал быстро карабкаться, подтягиваясь руками.

Ирка тревожно оглянулась.

– Может, не надо? Подумают еще про нас чего-нибудь!

– Ага, террористы! Подгрызают мост зубами… Да ну их всех! Не отставай!

Она послушно полезла за Багровым, упираясь коленями в заклепки. Внизу жила река. Вода непрерывно дрожала. В ней отражались огни трамвайчиков и плавучих ресторанов. Одно неосторожное движение – и воткнешься головой в палубу рядом с иностранцем, грустящим в шезлонге на верхней палубе.

На середине реки Багров повернулся и, раскинув руки, перевернулся на спину. Под ним была бездна, кипящая речными огнями и отраженной луной.

– Здесь нельзя лежать, – сказала Ирка.

– Где написано, что нельзя? Ткни меня в букву? Я внимательно смотрел! – упрямо сказал Матвей.

Ирка огляделась. Ткнуть его в букву не получилось. Надписей про «нельзя лежать» нигде не было. Равно как и про «нельзя залезать».

Ирка хотела что-то сказать, но слова вдруг пропали. Мост загрохотал поездом. Крепления мелко дрожали. Здесь внизу гул был таким сильным, что перехватывало дух. Казалось, ты и дышишь грохотом, и внутри все трясется и гудит.