Книга Семи Дорог

– О, дак ты меня уже и бояться перестала! Хамишь! Ну дак по-свойски, так по-свойски! Какие могут быть между менагерами счеты? На-ка, внучка, подержи! – велела она.

И прежде, чем Ирка сообразила, что именно ее просят подержать, в руках у нее оказалась покрытая брезентом коса Аиды Плаховны. Первым желанием было отбросить ее, но Ирка замешкалась и машинально вцепилась в нее еще сильнее. Коса перестала корчиться и вела себя вполне прилично, как ручная.

– От! Видишь! – торжествующе воскликнула Мамзелькина. – И моя тебя признала! А попроси я любого прохожего ее подержать, хучь бы даже Прасковью или самого Мефодия Буслаева, ужо ба, болезные, синенькие лежали!.. Ну все, давай сюды! Нечего на чужой струмент зариться! У тебя свой теперь есть!

Ирка оглянулась на каменное копье, лежащее на газоне. Оно было знакомо ей до боли. Ирка отлично помнила это древко в руках у Таамаг. Знала и этот скол, и обмотку у наконечника, и два эспандерных кольца из литой резины, которые предыдущая владелица надела, чтобы копье не скользило во время броска. Вспомнила даже ее шутку про эти кольца, что вот, мол, кому что, а ей и эспандер обручальное кольцо. Поженилась с ним на веки вечные. Особым чувством юмора Таамаг никогда не обладала, однако всегда любила хохотать своим простым остротам.

Взгляд Ирки помимо ее воли примерз к копью. Особенно к его обкрученному курткой наконечнику. Она видела, что под курткой копье начинает кривиться, принимая до ужаса знакомую форму.

В Иркину душу мерзлой змеей скользнуло подозрение.

– Я не хочу быть смертью!!! – крикнула она.

Мамзелькина смотрела на нее с нескрываемым ехидством.

– Ух ты, горе луковое! Не хочет она, ути-пути! Можешь не хотеть, но ты теперь смерть. Я старшой менагер некроотдела, а ты младшой, под моим началом!

И Аида Плаховна дернула головкой, точно спеша представиться.

– Нет! Не хочу!

– А я, что ли, сильно хочу? Да надо! Спроси на поле брани, кто хочет помирать, а кто по домам идти, дык и поле опустеет!

– Новобранцы приносят присягу! – упрямо сказала Ирка.

– А ты начертила руну! И не просто, а с добавлением! Никто тебя за руку не дергал! Сама своего Багрова всему предпочла и на свет ваш наплевала! – мгновенно отозвалась Мамзелькина.

Ирка сомкнула губы.

– Не возьму! – сказала она упрямо. – Плевать! Просто не возьму и все. Пусть здесь лежит!

Старушонка передернула плечиками. Без куртки майка была ей слишком просторна. Страшно было даже смотреть, какая Плаховна вся иссохшая. Руки казались руками скелета, местами кожа порвалась и обнажились кости.

– Дело хозяйское! Ты не возьмешь – другой кто позарится. Да только взять не сможет: мертвым свалится. Горе-то какое, охохоханьки! А ежели дите какое? Вот хоть бы они? – озабоченно цокнув языком, Мамзелькина показала на другую сторону улицы, откуда за ними с любопытством наблюдали два подростка лет по тринадцать.

Дальнейшая судьба копья явно не была им безразлична.

– И что теперь? Никак и никогда? Для валькирий оно навеки потеряно? – беспомощно спросила Ирка.

Старушка по-птичьи взглянула на нее и замахала ручками.

– Ой, не знаю я, березонька! Не знаю! Их дело – они пущай и разбираются! У меня своих забот до зарезу! – с какой-то ускользающей поспешностью сказала она. – Ну прощевай, родная! Как созреешь – позови. А меня хоть шепотом теперь окликни – услышу!

Трехкопейная дева хотела крикнуть, бросить что-то, вспылить, но отвечать было уже некому, а «пылить» так и подавно. Вначале исчезла коса, за ней – Мамзелькина. Последним согласился сгинуть задержавшийся рюкзачок.

С минуту девушка упрямилась, оставаясь на месте. Грозила подросткам кулаком, притворялась, что хочет бросить в них камнем, но те не уходили, а прятались за киоском и жадно высматривали щит, копье и шлем. Она сдалась. Подобрала все и на ватных ногах, выжатая как лимон, вернулась к Матвею.

Брунгильда трусливо выглядывала из-за джипа. Ирка попыталась обойти ее, но та растопырила руки, не пропуская.

– Ну! Что там? С кем ты говорила так долго?

– А? Что? Ни с кем! – Ирка говорила и не слышала себя.

– Как ни с кем? Не может быть! Рядом с тобой старуха стояла!

– Ну и стояла. Я ее успокаивала. Вы ей по сумке ударили. Она поорала и учапала себе! – сквозь зубы сказала Ирка, даже не пытаясь напрячь воображение. Она знала: Брунгильда охотно поверит. Всякий человек поверит во что угодно, если это снимает с него ответственность.

Ирке было все равно. Брунгильду она ненавидела в этот момент так сильно, как мы ненавидим только людей, перед которыми виноваты.

– А вмятина на капоте?.. А-а, ясно! В сумке были банки! Полной банкой по машине шарахнуть – мало не покажется! – сама себе объяснила та. Теперь соображала, не обидеться ли на бабку и не догнать ли ее с целью компенсации ущерба. Решила не догонять. Лишившаяся банок старуха была небезопасна.

Ирке наконец удалось избавиться от Брунгильды, отправившейся осматривать асфальт, и прорваться к машине. Матвей сидел на прежнем месте, весь мокрый от пота, и прыгал губами.