Книга шахской славы. Часть 2

В это время [Абдулла-хан] обратился лицом покорности и бедственного положения к чертогу великого, всевышнего бога, да будет славным имя его, и просил помощи и победы. От неведомого, но несомненно существующего мира он услышал радостную весть [о том, что] просьба его принята [богом]. Тогда он сначала приказал Кучак оглану отправиться на поле битвы, чтобы узнать о положении дел в победоносном войске и о нападении несчастных врагов. Почтенный [Кучак] оглан тронул каракового коня решительности и направился к полю битвы. После того как он выяснил положение дел в войске, [разузнал], что происходит на поле битвы, он натянул поводья возвращения. До светозарного сердца /250б/ его величества он довел следующее: “Те люди, которые отступили и идут [вспять], это арабы и тюрки, они лишены одежды для сражения и халатов для битвы. Поэтому, не выдержав удара врагов, они повернули обратно. Однако победносное войско все еще [ведет] бои, стоит на месте славы. Войско врагов, как я понял, обратится в бегство. Великий бог окажет нам помощь, и покажется картина победы. Однако представляется наилучшим, чтобы его величество тронул коня с красивым ходом, [покинул] это место, которое является низиной, продвинулся бы дальше к месту более высокому и обратился лицом к полю битвы. Как только взгляд врагов державы упадет на величие зонта его величества, на силу и могущество его, они немедленно обратятся в бегство”. С этим мнением согласился ходжа, накиб по положению Хасан-ходжа, опора власти эмир Кулбаба и другие победоносные храбрецы, которые были в благословенной свите его величества. Они обратились с просьбой к его величеству выступить против могущественных врагов.

Хакан [Абдулла-хан], повелевающий, как Искандар, уповая на помощь милости господней, опираясь на помощь их святейшеств ходжей, в особенности его святейшества махдум-заде [сына господина] обитателей мира счастья народа и [опоры] веры ходжи Калана, выступил на врагов. Звуки барабана и труб вновь вызвали землетрясение во [всем] мире. Громкие звуки барабана и флейты, [сборы перед] наступлением воинов, покоряющих страны, потрясли столбы, [на которых покоится] земля.

Когда отступившая [ранее часть] войска [Абдулла-хана] узнала о выступлении его величества, она вновь сразу поспешила [присоединиться] к победоносному войску [хана]. Его величество в полном вооружении и оснащении с благословенным войском [покинул] эту местность и выступил против несчастных врагов.

Снова счастливый огдан Кучак оглан погнал коня вперед и получил сведения о положении дел у несчастных врагов. Он вернулся и доложил: “Вражеское войско обратилось в бегство, скорее нужно погнать коня, подобного горе”. Хотя картина этого обстоятельства еще не показалась, однако возникновение рассказа об этом уже послужило причиной для утешения некоторых малодушных людей.

Словом, показался полумесяц ханского знамени на горизонте поля битвы, полумесяц величественного хаканского зонта взошел над самой высшей точкой бирюзового неба. Тогда при виде благословенного зонта его на поверхность сердца Баба-султана обрушилось горе, в его груди, полной /251а/ мести, запылал еще сильнее огонь горести. Безмозглую голову он очистил от вина кичливости и поневоле рукой бессилия вцепился в подол бегства. От страха перед блестящим мечом и перед ударом сверкающего, как огонь, копья он убежал с поля битвы с проклятым и презренным войском [быстро], как ветер или молния.

Месневи

Когда хакан с блаженным лицом, подобный Джамшиду,

Одержал победу над всеми врагами,
[Спасаясь] бегством могущественный султан
Выбрался из той страшной пропасти.
Тело одного упало на дорогу,
Тело другого стало для него подушкой.
У одного голова на земле унижения
Стала [маленькой] подушкой для головы другого.
На этой равнине никто не остался в живых,
Никого не осталось в пустыне, кроме Хизра. На поле битвы
Никто не скорбел по умершим, кроме смерти.
От множества душ, которые были разнесены ветром во все уголки,
Все просторы небытия стали обитаемыми.

После того как войско даштийцев уже радовалось своей победе, произошло это событие, и опрокинулось их знамя, которое поднималось выше купола неба хвастовства.