Книга сияния

И в самом деле: чуть к юго-востоку от замка, в захудалом трактире под названием «Золотой вол» сидел армянский лекарь Киракос. Еще там находились: помощник лекаря – русский по имени Сергей, бездельник и молчун; осанистый астроном-датчанин Тихо Браге; и Карел, безногий старьевщик. Уютно расположившись у ревущего очага, они играли в шахматы и потягивали сливовицу, закусывая ломтиками ветчины с горчицей и имбирными пряниками. Уже непригодные для императорских гостей, эти пряники продавали прямо из кухни замка.

Карел согласился доставить лекаря с помощником и камердинера в замок в своей телеге. Браге остался в трактире.

– Где этот болван? – проревел император, увидев Вацлава, несущего на руках Карела. За ними следовали армянский лекарь Киракос и Сергей. Все они старались не потревожить шелудивого льва.

– Боже милостивый! – воскликнул Киракос, увидев, что кисть императора обернута простыней. – Как это случилось, ваше величество?

– А ты как думаешь? Я порезался. А он что здесь делает? – Рудольф указал на Карела.

– Да я просто за компанию, – отозвался старьевщик.

– Тогда вон отсюда. Тебя никто не звал.

Вацлав вынес Карела во внутренний двор, усадил на маленький стульчик, прикрепленный к его телеге, затем вернулся в императорскую опочивальню.

– Жгут, Сергей, – скомандовал Киракос.

Русский порылся в недрах саквояжа и извлек оттуда толстый шнурок. Обвязав шнурок вокруг плеча Рудольфа, лекарь крепко его затянул.

– Нет-нет, Киракос. Так больно.

– Простите, ваше величество… вы хотите жить?

– Не уверен.

– Иглу, Сергей, – снова приказал лекарь.

– Иглу?! – Рудольф чуть не выпрыгнул из своих чулок. Иглы он ненавидел еще больше, чем кровь.

Сергей достал из саквояжа красный бархатный футляр, в котором лежали иглы всех размеров. Иглы для мозолей. Чумные иглы, оспяные иглы. Иглы для клизм, иглы для прижигания, прокалывания и зашивания. Имелись там иглы такие микроскопические, что ими вполне можно было подшивать кружева на платье принцессы.

– Вот эту.

Вид этой иглы Рудольфу совершенно не понравился. Она была одной из самых больших – настоящий меч, – а кончик ее блестел как стекло.

– Киракос, будь добр, дай мне умереть с миром. Я передумал.

– Ваше величество, сохраняйте спокойствие.

– Я спокоен, Вацлав. Еще чуть-чуть спокойствия, и я буду мертв.

– Зажимы, – скомандовал Киракос.

– Вот зажимы, – Сергей вручил лекарю набор маленьких фиксаторов. Они также выглядели как орудия смерти – серебристые, скрепленные сзади какими-то маленькими крабиками, острые как кинжалы.

Рудольф не раз охал, пока эти крабики зажимали его плоть.

– Я здесь, ваше величество, – повторял Вацлав.

Рудольф с такой силой сжимал руку своего верного камердинера, что Вацлаву подумалось – еще немного, и он сам сейчас рухнет замертво.

– Не стой тут столбом, идиот, добудь немного сливовицы, – приказал Рудольф.

Вацлав был безумно счастлив, что наконец-то освободился от хватки императора, и поспешил исполнить приказ.

– Сливовицы императору! – крикнул он словенским стражникам, которые выстроились в боевом порядке у дверей, готовые в любой момент обнажить свои нескладные, старомодные мечи. Аркебузы были заперты в погребе вместе с бочонками вина, а ключ от погреба был только у Вацлава.

– Сливовицы! – хором откликнулись стражники, и это слово эхом разнеслось по коридорам замка точно приказ полководца.

– Теперь нитку с иголкой, – бросил Киракос своему помощнику.

Рудольф вздрогнул. Раздался легкий стук в дверь, и в опочивальню вошел слуга со стеклянным графином сливовицы на серебряном подносе.

Одетый в алую ливрею, он изящно поклонился императору, заученно точным движением открыл роскошно изукрашенный графин и наполнил сливовицей бокал в форме раскрывшейся лилии из стекла, отливающего бледно-лиловым цветом.

– Бога ради, давай, давай его сюда, поскорее…

Император схватил бокал и единым духом осушил его.

– Не поперхнитесь, ваше величество.

– Ты что, Вацлав? Ты смеешь давать мне советы?

– Конечно, нет, ваше величество.

Тем временем, мурлыча себе под нос древнюю армянскую мелодию, Киракос принялся зашивать рану.

– Боже мой! Йезус Мария! Святые апостолы! – каждый укол доставлял императору отдельную боль, совершенно невыносимую. Рудольф чувствовал себя одним из святых мучеников, которых изображают на иконах. – Господи, будь милостив к несчастной христианской душе.

– Бальзам.

– Вот бальзам.