Книга сияния

Пробудившись в хижине и спихнув одну из собак, которая пристроилась прямо у него на лице, Карел сразу понял, что теперь придется дождаться полудня и лишь потом ехать к городским воротам. Причина была веской: если попытаться подъехать к свалке утром, придется отчитаться за самую что ни на есть бросовую партию старья, а следовательно, его телегу могли бы обыскать. Поэтому, переехав Карлов мост, Карел со своими пассажирами направился в небольшой проулочек за костелом Девы Марии перед Тыном в стороне от людной Староместской площади. В указанном месте Сергей соскочил с телеги и потянул за дверной молоток в форме женской руки, сжимающей земной шар.

— Кто там? — донесся изнутри слабый голос.

— Злата Прага, — крикнул Карел, не слезая с телеги.

Из приоткрытой двери высунулся тот самый молодой человек, который снабдил Келли опиумом — ядом для императора.

— Можем мы ненадолго здесь остаться? — спросил Карел. — Моим друзьям нужно где-то спрятаться.

— Ты думаешь, мне самому прятаться не нужно? — отозвался студент.

— Бога ради, Грегор.

Студент вздохнул и открыл дверь пошире. Сергей с Карелом на руках, Киракос, Рохель и Зеев были допущены в комнату без окон. Рохель огляделась. Кровать, стол, стул, лампада и великое множество книг.

— Очень вам благодарны, — сказала она студенту.

— Я пойду в костел Девы Марии перед Тыном помолиться, — к всеобщему удивлению, заявил Карел. И добавил: — Если Сергей меня отнесет.

— Все думают, что Сергей по-прежнему в замке, — заметил Киракос. — Чего ради тебе вдруг вздумалось молиться? Скоро мы уже будем за воротами.

— Просто на всякий случай.

Карел старался говорить небрежно. На самом же деле он весь трепетал. Больно ему не нравились разгневанные горожане, что встали лагерем на Староместской площади, и слишком напоминали готовых к битве солдат. Решительно они ему не нравились. В толпе буйство и злоба становятся стократ сильнее, а у большинства из этих людишек столько дури в голове, что ее немудрено и потерять, если не следить внимательно.

Стоило еще разок взглянуть, что там творится. А если заодно еще и помолиться…

— Люди из замка со мной часто ездят. Если Сергей будет со мной, это никого не удивит.

Как только Сергей вынес Карела за дверь, Рохель снова оглядела комнату.

— Вы умеете читать? — спросила она у студентки. Две женщины, несмотря на коротко остриженные волосы, обмотанные тканью груди, шляпы и короткие штаны, мгновенно распознали друг друга. Что же за город такой эта Прага? Женщины здесь должны прикидываться мужчинами, евреи христианами, а христиане то и дело норовят перерезать друг другу глотку. Сколько еще людей так или иначе ведут здесь двойную жизнь, играют роль, и лишь вернувшись домой, снимают маску и вылезают из маскарадного костюма?

— Умею, — ответила Грегория.

Рохель подняла с пола одну из книг.

— Можно? — она открыла книгу и положила ладонь на страницу, словно ее сильное желание и смысл текста могли таким образом соприкоснуться. Рохель действительно касалась слов пальцами, ибо бумага была из переработанного тряпья, не пергаментная, и текст на ней не стирался от прикосновения потных рук.

— О чем здесь говорится?

Грегория взяла книгу.

— Это британская история о группе пилигримов, отправившихся к священному месту.

— Они святые?

— Нет. Они обычные люди со всеми человеческими слабостями. Этим они и интересны.

— Обычные люди? Как мы? Как я? — Рохели даже не верилось. — Не принцы и принцессы, не прародители и не пророки?

Студентка улыбнулась.

— Но тогда они очень хорошие люди — вроде Золушки, которая выметает золу из очага?

Рохель никак не могла понять, как можно придумать целую длинную историю про самых обычных людей.

— Я бы так не сказала. Среди них есть очень дурные. А что касается истории Золушки, то она выходит замуж за принца благодаря исключительной добродетели. Большинство людей не таковы.

Рохель заметила, что буквы на странице не расходятся во все стороны. В этих немецких строчках была точность стежков, марширующих по странице. Бросив всего один взгляд на текст, Рохель смогла различить повторения. Бумага была тонкая, обложка полотняная — и все же книга вызывала ощущение твердости, плотности и основательности, но не причудливой хрупкости. Конечно, Рохель уже видела ивритские буквы. У Зеева был сидур, молитвенник, Тора, Моисеево Пятикнижие, а также книги пророков. Еще она видела Талмуд, толкование Торы, когда пряталась на чердаке Староновой синагоги. Но все те книги, тот язык, казались Рохели недоступными, слишком священными, просто не для нее.

— Я хочу когда-нибудь научиться читать, — сказала она.