Книга сияния

В последнюю секунду Келли с мольбой обратился к Мадами, своему ангелу-хранителю. Пусть смерть, какой бы она ни была, окажется быстрой и безболезненной. И удивительное дело: несмотря на все свои прегрешения, Келли не ощутил ни рывка, ни жара адского пекла. Перед ним появилась Мадами, счастливая и лучезарная. Она была не слишком молода, но и старой ее было не назвать. Разумеется, Мадами была ангелом. Затем Келли услышал музыку, девять нот в идеальной гармонии. Ангелы Еноха, которые все это время парили у него над головой, один за другим спустились, не имея ни малейшей нужды в лестнице, — скорее таким же путем, каким спускаются с небес, когда их зовут на помощь заблудившиеся в лесу детишки или невинные девы. На огромной волне благоуханного розового воздуха они подняли Эдварда Келли над городом. Река Влтава сияла как влажное змеиное тело, скользящее между холмов, а Карлов мост казался крошечным черным ошейником, который не мешал змее двигаться. Отсюда были видны обнесенные стеной кварталы Юденштадта, руины Вышеградского замка, а Староместская площадь казалась простым серым пятном.

В тот самый момент, когда Келли возносился над Прагой, рабби Ливо тихо сидел на чердаке Староновой синагоги. После длительного поста он всю ночь молился, надеясь разрешить проблему, связанную с императором. Едва способный передвигаться, рабби начинал сходить с ума от напряжения. Казалось, рама крошечного окошка, выходящего на Влтаву, охвачена огнем.

Однако, едва рабби, сделав над собой огромное усилие, подошел к окну, оказалось, что это не зарево пожара, а ослепительно белое сияние. Ослепительно? С удивлением рабби Ливо обнаружил, что яркий блеск не слепит глаза. Напротив: в окно можно было смотреть не щурясь. А потом, словно ступая по некошенному лугу, рабби легко и свободно прошел в сияние. Чья-то рука — рука ангела Элии — сжала его ладонь и потянула вперед. Клубы тумана расступались перед ними, легко касаясь ног.

Первым видением стали розы. Каждый их лепесток был драгоценен, а каждый бутон заключал в себе целый рай. Само Благоговение в прозрачно-золотистых одеждах стояло на страже у врат. Глубоко потрясенный, рабби застыл на месте, не смея шевельнуться. Но тут врата распахнулись перед ним, словно целую вечность ждали его прибытия. В смутной ряби, звеня, подобно крошечным бубенчикам, которыми украшают свитки Торы, мимо один за другим проплывали сады.

Йегуда-Лейб Ливо бен Бецалель, который за всю свою долгую и благочестивую жизнь ни разу не удостоился видения или непосредственного присутствия Бога, проходил каждый портал подобно человеку, наделенному особым зрением. В одном саду росли деревья невиданной высоты, а под их пологом разливалось пение райских птиц, что слаще наисладчайшего меда. Смирение явилось в облике анютиных глазок с кошачьими мордочками. Доверие воплощали бархатцы. А вот тюльпаны всех цветов радуги. Четыре реки бежали у его ног, как и было обозначено на карте, однако они казались ему ближе собственных пальцев. Не оказался ли он в Сфеде, священном городе, выходящем на Хульскую долину в Израиле, городе лазури и света, где жил и учился Ари — он же Лев? Йегуда вновь чувствовал себя маленьким мальчиком, который еще не начал обучение. Одновременно его охватывал жар страсти и бесконечное спокойствие. Казалось, он родил самого себя от Света и Любви — себя иного, безупречного.

Пройдя все десять сефирот, рабби Йегуда-Лейб Ливо бен Бецалель потерял голову в присутствии Шекины[51] и оказался в ее экстатических объятиях. И наконец ему было даровано просветление. Отныне и весь остаток своей долгой жизни был исполнен лишь радости и благоговения.

35