Книга сияния

Внутренний двор был очищен от снега. Перл взяла в руки прутик и написала: «Ты умеешь писать?» Затем она передала прутик Йоселю.

«Да», — написал он в ответ на немецком.

Она написала на иврите. Он ответил на иврите.

Она написала на чешском. Он ответил на чешском.

— Так-так, — сказала Перл. Затем она написала: «Откуда ты пришел?»

«Я вышел из праха и в прах я возвращусь».

— Понятно-понятно. Это очень интересно.

Когда они вернулись на теплую кухню, малышка Фейгеле спросила:

— А почему на нем такая забавная одежда, бабушка?

— Ох, конечно, с этим нужно что-то делать. Конские попоны лучше носить Освальду.

Вспомнив мула, Фейгеле рассмеялась. Перл дала Йоселю кусок пресного хлеба. Он повертел его в руке, внимательно изучая.

— Такую пищу ели израильтяне в ночь Песах, когда бежали из Египта. У нас не было времени ждать, пока подойдет тесто.

— Ты хочешь покормить его мацой, бабушка?

— Вот именно, Фейгеле.

Девочка пристроилась у Йоселя на коленях.

— Нам придется сходить к сапожнику. Зеев сделает тебе башмаки, а Рохель, его жена, сошьет тебе короткие брюки и превосходный камзол, свяжет славные чулки. Эта Рохель удивительно искусна с иголкой и ниткой. Если у тебя нет языка, чувствуешь ли ты вкус? Хотя ты можешь чувствовать запах. Тебе придется спать на полу — такой большой кровати у нас нет. Мы положим на пол солому. И нужна кипа… Господи, ведь твоя голова ничем не покрыта.

Перл подошла к полке у двери, оглядела множество лежащих там шапочек и выбрала одну, самую большую, синюю, с белыми буквами по всей кромке. На громадной голове Йоселя кипа казалась крошечным пятнышком.

— Скоро ты увидишь, что живем мы просто, но еды и одежды нам хватает. Все мои девочки выучились читать и писать. Раз в день я хожу на рынок. Ясное дело, раз мой муж раввин, сюда приходит много народу, так что скучно тебе не будет. Всегда что-нибудь происходит. Свадьбы, к примеру. Совсем недавно поженились Зеев и Рохель. Вытяни руки.

Одной рукой Перл подставила снизу тазик, а другой стала лить Йоселю на ладони воду из кувшина. Затем дала ему полотенце.

— А теперь, друг мой, давай воздадим хвалу Богу.

Они помолились. Перл стояла, Йосель молча сидел. Когда она подала ему кашу, Йосель подумал, что не чувствовал еще более восхитительного запаха. Мягкие крупинки гречи и кусочки яблока скользили по горлу и чудесно пристраивались в желудке.

— Ешь, ешь.

Йосель внимательно разглядывал пожилую женщину. Лицо — сморщенное, как повидавшая виды карта, проницательные глаза за стеклами очков, седые волосы под косынкой, жесткие как солома, и рот столь неугомонный, что Йосель задумался, не разговаривает ли она вслух по ночам, когда спит.

— Ты славный мальчик, — сказала Перл, когда они поели и возблагодарили Бога за трапезу.

— Для мальчика он слишком большой, — заметила Фейгеле.

— Он знает, что я имею в виду, Фейгеле. А ты, юная дама, следи за своими манерами.

— Скажи, бабушка, а кто станет его женой?

Этот вопрос застал Перл врасплох.

— Женой?

— Ну, чтобы о нем заботиться.

— Я буду о нем заботиться, Фейгеле, мы все. Все, чего ему захочется, он будет получать от нас. В Йом-Кипур, в Песах, во все праздники. Так что не волнуйся за Йоселя.

Не успела Перл закончить, как у двери и за открытым окном раздался громкий шум. Целая толпа женщин собралась там, заглядывая внутрь.

— Он пришел от реки?

— Ох, Перл, и как только ты его не боишься?

— Он живой?

— Занимайтесь своими делами! — прикрикнула на них Перл, подходя к окну. — Вам что, делать нечего, кроме как глазеть, разинув рты? Неужели вы обычного голема узнать не способны? Он ходит как голем, нем как голем… так что вы себе решили? Сгиньте, надоеды!

С этими словами Перл захлопнула окно и закрыла дверь на засов.

«Боже милостивый!» — подумала затем жена раввина.

12

Трудно было сразу догадаться, что этому алхимику в свое время отрезали уши, — столь умело буйная копна рыжих волос прикрывала раны. К тому же этот плут, похоже, слышал не хуже любого другого человека и ловил каждое слово. Да, и если подумать, Эдвард Келли совершенно не выглядел подавленным или исполненным раскаяния. Напротив, вид у этого парня был лихой и нахальный, а большие, навыкате, глаза победно блестели. «Бог мой, — растерялся Рудольф, — в чьи руки я себя отдаю?»