Читаем Книга сияния полностью

Киракос тут же мысленно велел себе напрячься и уделять происходящему предельное внимание. Ибо нигде и никогда он не мог забыть, что стоит ему оступиться — хоть на полшага — и палач султана (глухой после того, как ему в уши залили горячий воск, и немой после того, как ему отрезали язык) будет направлен сюда, чтобы удушить его специальной струной. Такова была традиция.

— Всегда к вашим услугам, ваше величество.

— Да-да, а теперь скажи мне, каково твое мнение о Трансильвании?

— Захолустье, населенное варварами.

— Ну-ну, Киракос. Не может весь мир быть так же хорош, как Прага.

Киракос посмотрел на Вацлава. Тот граф вовсе не был другом Турции. Даже напротив. И все же… разве смерть императора не стала бы последним звеном в цепочке? Разве не эта цель читалась во всех наказах Стамбула? Чему он должен был повиноваться — букве или духу приказа?

— А кто эту идею предложил?

— Я, Киракос, — сказал император. — Эта идея целиком принадлежит мне. Что, если у Келли и Ди ничего не получится? Мне даже думать нестерпимо, что я не смогу жить вечно.

— Все у них получится. А кроме того, графу Дракуле никто визитов не наносит.

— Но почему?

— Он кровопийца, ваше величество. В буквальном смысле слова.

Император огладил подбородок. Несмотря на всю его ненависть к крови, существовало одно исключение. Рудольф любил пудинг, приготовленный из свиной крови, взятой еще теплой и смешанной с овсяной кашей. После трех дней вымачивания в овсянку добавлялись сливки, тимьян, петрушка, шпинат, цикорий, щавель и листья земляники. Все это тщательно перемешивалось. Затем туда добавлялся перец, гвоздика, мускатный орех, соль и солидная масса тонко наструганного нутряного сала. При мысли об этом блюде у Рудольфа аж слюнки потекли.

— Подобно той женщине, которая убивала девственниц и купалась в их крови, чтобы вечно быть молодой и красивой?[45]

— Она умерла в тюрьме, ваше величество. Старой каргой.

— Надо думать, только потому, что прекратила свои лечебные процедуры. А сколько лет этому графу Дракуле?

— Он даже не может выйти на дневной свет.

— В ночной тьме тоже есть свои прелести, — парировал император.

— Например, мерзавцы и злодеи, — вставил Вацлав. — Дьяволы и демоны.

— Вам лучше остаться здесь — таков мой совет, — сказал Киракос. — Подумайте хотя бы о том, как уязвимы вы будете в течение долгого путешествия… — Киракос выдержал эффектную паузу. — Хотя я наверняка знаю, что у Келли и Ди все получится, есть кое-что поближе графа Дракулы.

— Что? — Император не на шутку заинтересовался.

— Я собирался сказать вам раньше, но… — для вящего эффекта Киракос снова помолчал. — Это касается рабби Ливо.

— Того еврея, который превращает камни в розы? Да-да, я и сам о нем думал.

— Он сделал человека. Я его видел.

— Что ты имеешь в виду? У раввина родился сын?

— Не от его семени. Он собственными руками сотворил полноценного человека.

— Гомункула? Такого маленького человечка в перегонном кубе? — Император вдруг выпрямился и поднял палец. — А, теперь понятно. Вот зачем раввин хотел меня видеть.

— Вовсе не маленького человечка. Громадного мужчину.

— Да. Я и об этом слышал. Ты не думаешь, что его собираются пустить в ход против меня?

— Нет, ваше величество. Все это из-за слухов о том, что горожане собираются разрушить Юденштадт, спалить его до основания, — вмешался Вацлав. — Вот зачем рабби Ливо создал голема.

— Не мели чепухи, Вацлав.

— Они намерены перебить всех евреев, — продолжил настаивать Вацлав.

— Пожалуй, об этом стоит подумать, — задумчиво произнес император. — Если раввин способен создавать жизнь, если такое возможно, то продлить жизнь для него, должно быть, сущая ерунда.

— Вполне резонно, — подтвердил Киракос. — Хотя, разумеется, следует отметить, что Ди и Келли весьма неплохо продвигаются со своим эликсиром.

— Будет весьма прискорбно, если вы позволите уничтожить Юденштадт, убить людей, которые вам служат…

— Тихо, Вацлав. Пожалуй, я бы не отказался немного перекусить… — Император дернул за веревочку, соединенную с колокольчиком на кухне. — И переодеться в новую одежду. Знаешь, короткие штаны в тон к тому плащу, который я недавно приказал украсить богатой вышивкой? Пошли за портным, который это сделал.

— Ваше величество… — слуга с кухни вбежал в галерею и низко поклонился.

— У меня сейчас настроение для чего-нибудь сладкого. Что-нибудь воздушное. Сладкие пироги.

— Потребуется время, ваше величество, чтобы их испечь.

— Тогда не мешкай. Что, ничего под рукой нет? Подогрейте яблоки, запеченные в тесте, оладьи с черникой, медовые пирожные, айву, прокипяченную в сахарно-розовой воде, варенье из фиалок и примул, медуниц и левкоев, любые засахаренные цветы и все, в чем есть мед.

— Ваше величество, — опять вмешался Вацлав, — евреи…

— Сделать человека, — сказал Рудольф, — весьма серьезное достижение. Но это не механическая игрушка?

— Он создан из глины, — ответил Вацлав. — Только из глины.

— Он ходит и говорит?

— Ходит, сир, но не говорит. Он очень силен. Как я слышал, стоит целых двенадцати солдат.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Варяг
Варяг

Сергей Духарев – бывший десантник – и не думал, что обычная вечеринка с друзьями закончится для него в десятом веке.Русь. В Киеве – князь Игорь. В Полоцке – князь Рогволт. С севера просачиваются викинги, с юга напирают кочевники-печенеги.Время становления земли русской. Время перемен. Для Руси и для Сереги Духарева.Чужак и оболтус, избалованный цивилизацией, неожиданно проявляет настоящий мужской характер.Мир жестокий и беспощадный стал Сереге родным, в котором он по-настоящему ощутил вкус к жизни и обрел любимую женщину, друзей и даже родных.Сначала никто, потом скоморох, и, наконец, воин, завоевавший уважение варягов и ставший одним из них. Равным среди сильных.

Александр Владимирович Мазин , Александр Мазин , Владимир Геннадьевич Поселягин , Глеб Борисович Дойников , Марина Генриховна Александрова

Фантастика / Историческая проза / Попаданцы / Социально-философская фантастика / Историческая фантастика