Сулейман был стар и болен, и ехал не в седле, как положено султану в походе, а лежал на носилках, которые несли янычары. Но ведь и Синан был не мальчик, ему шел седьмой десяток, и он мог бы тоже остаться дома, тем более что в дом взяли молодую жену, и она ждет ребенка, но мост, как и было сказано, дело особое, тем более мост для султана, без которого гений Синана – кто знает? – пропал бы втуне, вот почему наш зодчий снова на солнцепеке, с резцом и стремянкой, в халате и чунях, и работает по известняку, вырезая на памятной плите слова славы Сулейману Великолепному. «Да будет мост над геенной огненной таким же прочным, как этот» – вот что режет по камню раб султана Синан, и султан, привстав на носилках, выглядывает из-за полога, и, кивнув, улыбается – будем так думать, что улыбается – а уж потом, потом уплывает на руках янычар через длинный мост в город Эдирне и дальше, ибо Вена еще не взята, а значит не все дела закончены в жизни, которая скоро в дороге, увы, оборвется. Но вот мост, мост – он стоит как прежде, и когда последний обоз исчезает за холмами, закатное солнце долго освещает медальон в углу, где выбито в камне, что строил сей мост не Синан, раб султана и архитектор империи, жизнь положивший на мечети, а «Юсуф раб Божий родом из деревни Аирнас, что лежит рядом с городом Кайсери в Анатолии».
И что отныне он свободен.