Книга Слов

Собирать на венок безымянности улиц
Стало хлебом насущным. Отпет, как свеча,
Беспросветно потухший, он выйдет, ссутулясь,
Чтобы слоги свои собирать и молчать,
Чтобы вызубрить самых бесхитростных истин,
Бесполезных, как мир, немудреную ложь.
Но пока не погашена рукопись листьев
Или снег как страница — его не спасешь.
Не докажешь, что нет убедительней камня
Матерьяльности. Он недоверчив как Гамлет
Нашим доводам. Только — что Гамлету прах —
Все ему чьи-то губы горят на губах.

***

Не крамола, не грамота
Охранная, не страх —
Моя строка огранена
Случайностью листа.
Не правило, не исповедь —
Но чистым небесам
Неистовая искренность:
Что и не написать,
А, задыхаясь, заповедь:
Коснуться рук и плеч.
Настолько первозданная,
Что жить — не уберечь,
А растранжирить — по ветру,
Строкой, смычком, холстом,
Губами. Мы — не по миру,
А по небу. На том
Стоим.

ИЗ КНИГИ "ПЕТЕРБУРГ"

***

Я позвоню с угла,
Продрогший вплоть до губ.
Я не умею лгать
В такой мороз, но лгу,
Что где-то заждались;
Что просто позвонил,
И трубку на рычаг,
Как голову с плеча.

***

Не средь далёких странствий
Мы обретем покой —
Мы перейдем Фонтанку
И побредем домой,
Где Беломор не гаснет,
Не остывает чай;
И где за словом Здравствуй
Не следует Прощай.

ИННОКЕНТИЙ (ХРОНИКА В СЕМИ ЧАСТЯХ) (написано совместно с Маратом)

Иннокентий едет в трамвае

Иннокентий садится в последний трамвай,

Где кондуктора нет и в помине.
Семь голодных мужчин там едят каравай,
Увязая зубами в мякине.

Иннокентий рассеянно смотрит вокруг,
В рукаве его теплится свечка.
Семь раздетых мужчин примеряют сюртук,
На лице у седьмого уздечка.

Пожилая ткачиха желает сойти,
Гневно машет большими руками.
Семь бегущих мужчин на трамвайном пути
Затевают дуэль с ездоками.

Иннокентий стреляет в пустое окно,
Прижимаясь к прикладу предплечьем.
Одному из мужчин прострелили сукно,
Шесть отделались легким увечьем.

Пожилая ткачиха без чувства лежит,
Иннокентий задумчиво дремлет.
Над трамвайным путем черный ворон кружит
и искре электрической внемлет