Книга странных новых вещей

Питер громко хмыкнул в знак согласия. Класс (или отсутствие такового) у мультинациональных корпораций — не тот предмет, насчет которого у него имелись какие-то убеждения. Все, что он знал о СШИК, — это что они владеют некогда заброшенными заводами в некогда захиревших городах в отделившихся частях бывшего Советского Союза. Он несколько сомневался, что слово «класс» годится для того, что там происходило. А что касается мыса Канаверал, то история покорения космоса никогда не представляла для него ни малейшего интереса, даже когда он был ребенком. Он даже не заметил, что НАСА больше нет. Для него это было незначительной крупицей информации, которую Беатрис была обязана выкопать из газет прежде, чем те будут подстелены под мисочки Джошуа.

Он уже скучал по Джошуа. Беатрис часто уходила на работу чуть свет, когда Джошуа еще подремывал на кровати. Даже если он волновался и мяукал, она убегала, говоря: «Папочка тебя накормит». И правда, через час или два Питер уже сидел на кухне, перемешивая сладкие овсяные хлопья, пока Джошуа грыз свои пахучие хлопья на полу, сидя рядом. Потом Джошуа вспрыгивал на кухонный стол и лакал остатки молока из чашки Питера, что ему не разрешалось, когда мамочка была рядом.

— Подготовка, наверно, тяжелая? — спросил шофер.

Питер подумал, что от него ждут рассказов о тренировках в военных лагерях, олимпийских рекордах на выживание. Но ему нечего было рассказать.

— Ну да, были физические нагрузки, — признался он. — Но в основном просто… расспрашивали.

— Да ну? — удивился шофер.

Через несколько минут он включил радио. «…Продолжается в Пакистане, — вступил серьезный голос. — Антиправительственные силы…» Шофер переключился на музыкальную станцию. Из динамика донеслось винтажное воркование A Flock of Seagulls[3].

Питер откинулся на сиденье и вспомнил некоторые вопросы собеседования. Интервью проходили в зале заседаний на десятом этаже шикарной лондонской гостиницы и длились часами. Одна американка присутствовала на них постоянно, элегантная, утонченно-анорексичная и осанистая, словно знаменитый хореограф или балерина на пенсии. Обладательница сияющих глаз и гнусавого голоса, она лелеяла в ладонях стеклянные кружки кофе без кофеина, пока была погружена в работу, а постоянно меняющаяся команда помогала ей вести допросы. Впрочем, «допросы», пожалуй, неверное слово, поскольку все «дознаватели» были дружелюбны, и Питер испытывал странное ощущение, будто все желают ему удачи.

— Как долго вы можете продержаться без любимого мороженого?

— У меня нет любимого мороженого.

— Какой запах больше всего напоминает вам детство?

— Я не знаю. Может быть, запах крема.

— Любите крем?

— Ну да. Теперь я пробую его только на рождественском пудинге.

— Что вам приходит в голову, когда вы думаете о Рождестве?

— Рождественская месса, празднование рождения Христа во время зимнего солнцестояния в Риме. Иоанн Златоуст. Синкретизм. Санта-Клаус. Снег.

— А вы его празднуете?

— В нашей церкви это грандиозный праздник. Мы собираем подарки для бедных детей, готовим рождественский обед в нашем благотворительном центре… Множество людей чувствуют себя потерянными и подавленными в это время года. И надо помочь им преодолеть себя.

— Хорошо ли вам спится не в своей постели?

Он долго думал над этим вопросом. Вспомнил время, когда они с Би останавливались в дешевых гостиницах, участвуя в евангелистских собраниях по городам и весям. Вспомнил диваны друзей, превращавшиеся в своего рода матрасы. Или еще дальше, вглубь его памяти, когда приходилось решать, оставаться ли в пальто, чтобы меньше дрожать, или, скатав его валиком, использовать как подушку, чтобы не спать головой на голом бетоне.

— Я, вероятно… как все, — сказал он. — До тех пор пока это кровать и я в горизонтальном положении, думаю, что сплю нормально.

— Испытываете ли вы раздражение до первой чашки кофе по утрам?

— Я не пью кофе.

— Чай?

— Иногда.

— Вы когда-нибудь раздражаетесь?

— Меня не так легко вывести из равновесия.

Чистая правда — что доказывали эти же вот допросы. Он обожал споры и сейчас чувствовал, что его скорее испытывают, чем оценивают. Блицопрос был вдохновляющей переменой после церковных служб, где от него ожидали ораторства на час, пока остальные сидели тихо. Он хотел получить эту работу, очень хотел, но решение было в руках Божьих, и беспокойство помогло бы мало, как и нечестные ответы или попытка улестить вопрошающих. Он будет самим собой в надежде, что этого хватит.

— Как вы относитесь к ношению сандалий?

— Что, мне придется их носить?

— Может быть. — Это произнес человек в дорогих черных кожаных туфлях, таких сияющих, что в них отражалось лицо Питера.

— А как вы себя чувствуете, если у вас целый день нет доступа к социальным сетям?

— Я не пользуюсь социальными сетями. По крайней мере, я так думаю. И что это вообще такое, «социальные сети»?

— Ладно… — Каждый раз, когда вопрос повисал в воздухе, они меняли тему.

— Какого политика вы больше всего ненавидите?

— Я ни к кому не испытываю ненависти. И вообще не слежу за политикой.