Книга странных новых вещей

Дорогой Питер,

нет, выкидыша у меня не было, и не надо мне твоих лекций о сострадании, прошу тебя! Ты просто понятия не имеешь, насколько все теперь обесценилось. Речь идет только об уровне проблемы и тех усилий, которые надо приложить, чтобы ее решить. Когда кому-то отрывает ногу взрывом, его везут в хирургию, обрабатывают и залечивают культю, подбирают протез, назначают курс физиотерапии, консультации, что только не, и через год, наверное, этот человек сможет даже бежать марафон. Если же взрывом отрывает руки, ноги, гениталии, вырывает кишки, печень и почки, то ЭТО СОВСЕМ ДРУГОЕ! Чтобы справиться с тем, что плохо, нам необходима определенная пропорция хорошего! Не важно, человеческое это тело, или христианское устремление, или жизнь в целом, но если отнять слишком многое, то будет невозможно жить дальше.

Не стану описывать тебе события, которые извели меня за последнюю неделю. Это те обычные истории, которые на тебя только наводят скуку. Новые войны в Африке, регулярные убийства женщин и детей, массовый голод в сельских районах Китая, разгон протестующих в Германии, скандал в ЕЦБ, то, что я теперь осталась без пенсии, ну и все в том же духе. Для тебя все это нереально. Ты с ложечки кормишь духовно изголодавшихся оазианцев Библией, и это бесценно.

Во всяком случае, тебе следует узнать, что на прошлой неделе по многим причинам я была вся на нервах, и, как всегда, Джошуа передалось мое взвинченное состояние. Он прятался под мебелью, прожогом метался из комнаты в комнату, орал, крутился под ногами, но в руки не давался, я не могла его даже погладить. Это было последней каплей, я просто сама не своя стала. Я старалась не обращать на него внимания, заняться чем-то. Стала гладить свой форменный халат. Доска стояла не под тем углом, провод не доставал, а я так устала, у меня просто не было сил, чтобы поставить ее как надо. И вот в один момент я промахнулась и поставила утюг мимо доски. Он упал, я инстинктивно отскочила назад. Моя нога тяжело наступила на что-то, что-то душераздирающе хрустнуло, и Джошуа закричал, клянусь тебе, он закричал. И убежал.

Я нашла его под кроватью, он дрожал и тяжело дышал. От страха глаза у него были как плошки. Я сломала ему заднюю лапу. Я это видела. И ни грана доверия не было в его взгляде, он отпрянул, когда я заговорила. Я стала врагом. Я надела садовые рукавицы, чтобы он меня не оцарапал и не укусил, схватила его за хвост и вытащила наружу. Иначе никак нельзя было. Я принесла его на кухню и надела на него поводок. Он вроде успокоился. Я думала, что он, наверное, в шоке от боли и ничего не может, только сидеть, тяжело дыша. Я взяла телефон, чтобы вызвать ветеринара. Окно кухни было открыто, как обычно. Джошуа вылетел в него словно ошпаренный.

Я искала его несколько часов. Я снова и снова обшаривала все закоулки, пока не устала так, что не могла и шагу ступить, и уже стемнело. Потом мне пришлось уйти на работу (ночная смена). Там был ад. Молчи, там был ад. К четырем утра на мне было два больничных халата, потому что моя униформа была вся в говне. Сумасшедший жирдяй бросался им, сидя на своей постели, размазывал его по перилам, вопя на всю округу. Санитары уже ушли, там были только я, маленькая Ояма и новая девушка - она милая, но ее вечно не дозовешься. Мать говнометателя прочно обосновалась на ночь в комнате для посетителей, и никто не мог ее оттуда выкурить. Она сидела там с упаковкой пепси и подносом чего-то недожранного (больница называется!) и время от времени просовывала голову в дверь, чтобы проследить, хорошо ли мы заботимся о ее мальчике. «Ты, сука! — вопила она на меня. — Ты жестокая стерва! Я вызову полицию! Ты не настоящая медсестра. Где настоящие медсестры?» Она вопила, и вопила, и вопила...

Утром я так и ушла домой в кардигане поверх двух халатов. Видок у меня был как у сбежавшей из дурдома. Я сошла за две остановки до нашей, чтобы пройти через парк и поискать Джошуа там. Это далеко, и я не очень надеялась, что увижу его там. Но я его увидела.

Он был подвешен за хвост на веревке, перекинутой через ветку дерева. Еще живой. Двое детей лет двенадцати дергали веревку то вверх, то вниз, заставляя его дергаться и скручиваться. У меня перед глазами пала красная пелена. Я не знаю, что случилось дальше, что я сделала с этими детьми, — память моя как чистый лист. Знаю только, что не убила их, потому что они исчезли, когда я опомнилась. Кровь была у меня на кулаках, под ногтями. Как я жалею, что не убила их! Да, да, да!!! Я знаю — ах, обездоленные детки, ах, гнилая среда, дурное воспитание, ах, как они нуждаются в любви и заботе, почему бы не включить их в нашу «Программу поддержки», да? — ЭТИ ЧЕРТОВЫ ПОДОНКИ МУЧИЛИ ДЖОШУА!

Я взяла его на руки. Он еще дышал, но еле-еле. Основание хвоста было разодрано, один глаз выбит, но он был еще жив, и я думаю, он узнал меня. Десять минут спустя я была у ветеринара. Я прибежала очень рано, но, наверное, била в дверь ногами и кричала, потому что мне открыли. Он взял Джошуа у меня и сделал ему укол.

— Ну вот и все, — сказал он. — Вы хотите забрать его домой или оставите здесь?

— В каком смысле «забрать его домой»? — спросила я. — Вы ничего не сделаете для него?

— Я только что сделал, — ответил он.

После он объяснил мне, что даже представить не мог, будто я захочу тратить деньги на лечение кота.

— Такие вещи никого сейчас не заботят, — сказал он. — По пять-шесть часов сижу тут один, а потом кто-то приносит больного любимца и просит его усыпить — вот и все, что ему нужно!

Он положил Джошуа в пластиковый пакет и отдал мне.

— Платы не надо, - сказал он.

Питер, я скажу тебе только одно: в этом происшествии нет ничего поучительного. Ничего назидательного. Это не те неисповедимые пути Господни, это не тот Бог, который один знает, ради какой именно величайшей цели Он допустил, чтобы я наступила Джошуа на лапку и случилось все, что последовало за этим. Спаситель, в которого я верила, интересовался тем, что я делала и как себя вела. Спаситель, в которого я верила, Своей волей свершал одно и не допускал другое. Я сама себя обманывала. Я одинока, напугана и замужем за миссионером, который вот-вот произнесет, что «сказал безумец в сердце своем: „Нет Бога!"», а если ты этого мне не говоришь, то только потому, что ты дипломатичен, ибо в душе ты убежден, что я сама виновата в случившемся, потому что утратила веру, и эта убежденность только усиливает мое одиночество. Потому что ты не собираешься возвращаться ко мне, так ведь? Тебе нравится там. Потому что ты сейчас на Планете Бога. Так что, даже если бы ты вернулся ко мне, мы по-прежнему были бы врозь. Потому что сердце твое осталось бы на Планете Бога, а я была бы от тебя за триллион миль, в одиночестве рядом с тобой.