Книга странных новых вещей

Питер сморгнул слезы, мешавшие ему видеть лицо доктора. Рваный шрам на подбородке Остина был приметен, как никогда, но теперь, вместо того чтобы размышлять, откуда он у доктора, Питер вдруг понял со всей ясностью истинную суть шрама: не изъяном он был, а чудом. Все шрамы у кого бы то ни было за всю историю человечества были не страданием, но триумфом — триумфом над тленом, победой над смертью. Ни раны у Питера на руке и на ноге (до сих пор не зажившие), ни струпья на ушах (уже отвалившиеся), ни одна пустяковая царапина или сыпь, ни один ожог или синяк, ни тысячи ссадин за многие годы, ни лодыжки, сломанные за неделю до встречи с Би, ни содранные коленки, когда он еще ребенком упал с велосипеда, ни опрелости, которые он наверняка перенес в младенчестве, — ничто не помешало ему дожить до нынешних лет. Они с Остином были товарищами в своей огромной удаче. Драный подбородок Остина, который, наверное, был поначалу кровавым месивом, не превратил в гнилой комок всю его голову, а сам собой, как по волшебству, обернулся молодой розовой плотью.

И ничто не повредит вам, сказано у Луки. Пойдешь ли через огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя, сказано у Исаии. Господь исцеляет все недуги твои, говорится в псалмах. Вот она, вот она — явная, как шрам на щеголеватом докторском лице, — вечная отсрочка смерти, для оазианцев она и есть — «Техника Иисуса».

25 Кое-кому из нас пора за дело

Небо потемнело, хотя день еще не закончился. Сформировались зловещие облачные массивы, десятки их, почти идеально сферических, словно гигантские луны водяного пара. Питер глядел на них из окна своей комнаты. Любитель—Один однажды заверил Питера, что на Оазисе не бывает бурь. Похоже, теперь все вот-вот переменится.

Огромные влажные сферы по мере приближения становились все более знакомыми и пугающими. Уже были видны водовороты дождя, и только дождя, ничем не отличавшегося от множества дождей, виденных прежде. Но в этот раз их отношения с небом вокруг были не столь искусными в свободном падении, как обычно; напротив, казалось, что каждое огромное скопище капель удерживалось изнутри притяжением, подобно планете или некоему газообразному небесному телу. И сферы были настолько плотными, что утратили прозрачность, набрасывая давящую пелену на то, что прежде было сияющим утром.

«Надвигаются дождевые тучи», — хотел он написать Би, и тут его поразила удвоенная боль, воспоминание о том, в каком состоянии сейчас Би, и глубокий стыд за неуместные письма, посланные раньше, за то, насколько некстати они были с самого начала. Если бы ему удалось лучше описать свою здешнюю жизнь, может, она бы не чувствовала себя настолько оторванной от него. Если бы только дар слова, полученный им от Бога, когда он был призван публично проповедовать перед чужими людьми, помог ему, когда он писал личные письма жене.

Он уселся перед Лучом и проверил сообщения. Пусто. Истина оказалась примитивной, как глупый пустой экран, где когда-то сверкали слова, — Би не находила причин отвечать ему сейчас. Или у нее не было возможности — слишком занята, слишком расстроена, — или у нее какие-то напасти. Может, надо бы ему написать снова, не дожидаясь ее ответа, просто посылая письмо за письмом. Как писала она, когда он только прибыл сюда, целый поток писем, на которые он не отвечал. Он искал слова надежды, что-то вроде: «Надежда — это величайшая сила во вселенной. Империи гибнут, цивилизации стираются в пыль...» Нет, риторика проповеди — это одно дело, а мрачная реальность его жены — другое. Цивилизации не исчезают в одночасье и без сопротивления, империи не идут к закату, как солнца. Империи гибнут в хаосе и ожесточении. Гибнут живые люди, избитые, ограбленные, лишенные всего. Реальные люди превращаются в ничто. Би испугана и обижена, и ей не нужны его проповеди.

Би; я тебя люблю, — написал он. — Я так боюсь за тебя

Стоило ли потратить пять тысяч долларов СШИК, чтобы послать эти девять малосущественных словечек через весь космос?

Он нажал на клавишу, помедлив меньше секунды. Письмо подрожало на экране две, три, потом четыре минуты, вызвав у Питера страх, что где-то в этом здании некий утомленный дежурный труженик взвешивает на весах его чувства и что он провалил испытание, погрешил против этики СШИК в попытке принизить великую миссию. Лоб у Питера покрылся испариной. Уставившись в экран, он запоздало заметил опечатку — точку с запятой вместо запятой. Он поднял руку, чтобы ее исправить, но слова уже растаяли.

ОДОБРЕНО. ОТОСЛАНО — подмигнув, сообщил экран.

Спасибо, Господи, за это.

Позади комплекса прогремел гром.

Питер молился.