Книга странных новых вещей

С огромным трудом он разделся. Каждый предмет туалета отяжелел от влаги, как будто его застиг ливень. Носки он счищал с морщинистых стоп, словно слипшиеся листья. Штаны и куртка вцепились в тело намертво, сопротивляясь каждой попытке высвободиться. Все, что он стягивал с себя, тяжко шлепалось на пол. Сначала ему показалось, что одежда почему-то расползлась на куски и рассыпалась по полу, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не клочки одежды, а дохлые насекомые. Он поднял одно тельце двумя пальцами. Крылышки утратили серебристую прозрачность и постепенно багровели. Ножки у насекомого были оторваны. Вообще-то, требовалось немалое усилие, чтобы признать в этой шелухе насекомое: оно на вид и на ощупь походило на рассыпавшиеся пылинки от скрученной вручную папиросы. Зачем эти создания решили прокатиться в его одежде? Он, должно быть, раздавил их просто на ходу, трением об здешнюю атмосферу.

Вспомнив о фотоаппарате, он выудил его из кармана. Аппарат был скользким от влаги. Питер включил его, собираясь просмотреть кадры, отснятые на территории базы, и сделать несколько новых, чтобы показать Би свою квартиру, вымокшую одежду, может, одного из этих комаров. Механизм заискрил, Питера куснуло током, и все огоньки в аппарате потухли. Питер держал фотокамеру в руке и смотрел на нее так, словно та была птицей, чье крошечное сердечко разорвалось от страха. Он понял, что камеру уже не оживить, и все-таки в нем не угасала надежда, что стоит чуть-чуть подождать — и аппарат вновь очнется. Еще минуту назад это было умное хранилище воспоминаний для Би, коллекция образов, которая пригодилась бы ему в ближайшем будущем. И он уже представлял это будущее в своем воображении: они с Би лежат на кровати, между ними камера, она проводит пальцем по экрану, он следует взглядом за ее движением: «Это? А, это же то-то... А это — то-то... А это то-то...» Но теперь внезапно не стало никаких «то-то». На ладони лежал маленький бесполезный кусок металла.

Прошло несколько минут, прежде чем он обратил внимание, что его обсыхающее тело как-то странно пахнет. Это был тот самый медвяный аромат, который он отметил в питьевой воде. Кружащаяся снаружи атмосфера не удовлетворилась тем, что просто облизала и погладила его кожу, она наделила его благоуханием, спровоцировав обильное потоотделение.

Он слишком обессилел, чтобы идти в душ, к тому же легкая кривизна, появившаяся на совершенно прямой линии бордюра вдоль стены, предупреждала о том, что скоро комната снова раскачается, если он немедленно не закроет глаза и не отдохнет. Питер рухнул на кровать и проспал вечность, которая, когда он проснулся, оказалась длиной в каких-то сорок с лишним минут.

Он проверил входящие сообщения Луча. Пусто. Ни одного, даже от Грейнджер. Наверное, он все-таки не понял, как пользоваться этой машиной. Сообщение, отправленное Грейнджер, не было достоверным тестом, поскольку составлено так, что не требует обязательного ответа. Минуту он подумал, а потом написал:

И снова здравствуйте, Грейнджер!

Извините, что беспокою вас, но я не заметил здесь телефона или иного устройства, чтобы связаться с кем-то напрямую. Этого не предполагается?

С наилучшими пожеланиями,

Питер.

Он принял душ, вытерся слегка и снова лег в кровать, все еще голый. Если его сообщения для Грейнджер не дошли и она вдруг явится сюда с минуты на минуту, он завернется в простыню и поговорит с ней через дверь. Если только она не войдет сразу, не постучав. Но она бы так не сделала, правда ведь? Не может же этикет СШИК настолько отличаться от общепринятых норм? Он оглядел комнату в поисках подходящего объекта, чтобы подпереть им двери, но ничего не нашел.

Как-то раз, много лет назад, выполняя сложную процедуру запирания церкви на ночь (засовы, врезные замки, навесные и даже цепочка!), он сказал Беатрис, что надо бы им проводить в церкви политику «открытых дверей».

— Но мы же и так ее проводим, — растерялась Би.

— Нет, я имею в виду, нам вообще не следует запирать двери. Пусть стоят открытыми в любое время. Сказано же в Писании: «Не зная, оказали гостеприимство ангелам»[5].

Она погладила его по голове, словно ребенка.

— Ты прелесть.

— Я серьезно.

— Так наркоманы повадятся.

— У нас же здесь нет наркотиков. И нет ничего, что можно продать ради наркотиков. — Он обвел рукой стены, увешанные детскими рисунками, лавки с уютными старыми подушками, шаткий аналой, штабеля весьма потрепанных экземпляров Библии. Не было там ни серебряных подсвечников, ни антикварных скульптур, ни затейливых украшений.

— Что угодно можно продать за наркотики, — вздохнула Би. — Во всяком случае, кто-то может попытаться, с отчаяния.

И она посмотрела на него так, словно говорила: «Ты же сам все знаешь об этом, правда?»

Разумеется, он знал об этом все. Он просто хотел обо всем забыть.