Книга странствий

Всё перечисленное было справедливо, а хитроумное ораторское "будто бы" так явно обещало опровержение перечисленного, что я было понадеялся на утешение. Увы! На память Цицерону то и дело приходят всякие выдающиеся старцы, отчего он пишет, что великие дела вершатся - "мудростью, авторитетом, решениями, и старость обыкновенно не только не лишается этой способности, но даже укрепляется в ней". И что из этого? Спросите у любого старика, и он ответит вам: он таки да и мудростью наполнен до ушей, и не утратил даже вроде бы авторитет (не надо только спрашивать - у кого, а то старик насупится и замолчит), а что касаемо решений - у него их есть на все случаи жизни. Но его никто не спрашивает, вот ведь в чём беда! Наглая самонадеянная молодёжь (а им уже под пятьдесят обычно) только снисходительно посмеивается, вежливо выслушивая мудрые советы. А между тем - читали б они лучше Цицерона: "Величайшие государства рушились по вине людей молодых и охранялись и восстанавливались усилиями стариков". Однако же тут как не вспомнить Пушкина - "а Цицерона не читал"! А я, старый дурак, засел его читать и то и дело вздрагиваю грустно от его наивных утверждений: "Молодые люди ценят наставления стариков, ведущие их к упражнениям в доблести". Как же, как же, думаю я про себя, смеши меня и дальше.

Обсуждая справедливую донельзя мысль, что старость "будто бы ослабляет тело", великий Цицерон уже открыто переходит к словоблудию и подтасовкам. Старость не обладает силами? - спрашивает он, и отвечает как бы утешительно: "От старости сил и не требуется. Поэтому законы и установления освобождают наш возраст от непосильных для него обязанностей". Далее он пишет, что слабосилие - недостаток, вообще свойственный людям со слабым здоровьем, эдакое может с человеком приключиться даже и в совсем нестарые годы. "Что же, в таком случае, удивительного в том, что старики иногда слабосильны, если этого не могут избежать даже молодые люди?" Тоже мне утешение! Удивительного в этом нет и в самом деле ничего, но много печального. Тут я невольно вспомнил мудрого Зиновия Ефимовича Гердта, который на склоне лет мечтал, чтоб наконец изобрели лекарство под простым названием - "отнетусил". И снисходительно вернулся к Цицерону. В этом месте наш оратор ввиду полного отсутствия утешительных аргументов опустился до медицинских рецептов, которые за две тысячи лет ничуть не изменились: надо, дескать, "следить за своим здоровьем, прибегать к умеренным упражнениям, есть и пить столько, сколько нужно для восстановления сил, а не для их угнетения". Спасибо за совет, подумал я, мне это бабушка и в молодости говорила.

На пункте третьем Цицерон впадает в ханжество, вполне простительное для людей преклонных лет. Тут речь пошла о том, что старость нас лишает плотских наслаждений. Что, вы думаете, пишет Цицерон? Стараясь, очевидно, заглушить свою по этому поводу печаль, он восклицает: "О, превосходный дар этого возраста, раз он уносит у нас именно то, что в молодости наиболее порочно!" Ибо, утверждает он (прошу заметить, как он от бессильной горечи становится похож на советских моралистов), всяческие пагубные страсти, кои нас обуревают, требуют утоления - "отсюда случаи измены отечеству, отсюда случаи ниспровержения государственного строя, отсюда тайные сношения с врагами". А значит - "мы должны быть глубоко благодарны старости за то, что она избавляет нас от неподобающих желаний". Зато поэтому старость и не знает (опрометчиво пишет Цицерон) "опьянения, несварения и бессонницы".

Ох, как она это знает! - злобно подумал я. А что до пагубных страстей любого вида, то природой или Богом тут ужасная сотворена подлянка и ловушка: страсти вянут медленно и неохотно, и ещё терзают нас, когда на утоление уже нет сил - ни душевных, ни физических.

С четвёртым пунктом этого эссе я ощутил хотя и вынужденное, но согласие. Настолько ничего не знаем мы о смерти, что ничуть суждения древних не отличаются от наших нынешних убогих упований.

Цицерон пишет красиво и категорично: "О, сколь жалок старик, если он за всю свою столь долгую жизнь не понял, что смерть надо презирать! Смерть либо надо полностью презирать, если она погашает дух, либо её надо даже желать, если она ведёт туда, где он станет вечен...Чего же бояться мне, если после смерти я либо не буду несчастен, либо даже буду счастлив?"

Дальше Цицерон сообщает, что его лично душа "всегда направляла свой взор в будущее, словно намеревалась жить тогда, когда уже уйдёт из жизни". Поэтому же, пишет он, все мудрейшие люди умирают в полном спокойствии - их души как бы проницательно чувствуют, что отправляются в некий лучший мир. И далее наткнулся я на благородную, достойную великого римлянина фразу: "Если я здесь заблуждаюсь, веря в бессмертие человеческой души, то заблуждаюсь я охотно, и не хочу, чтобы меня лишали этого заблуждения, услаждающего меня, пока я жив".