Книга суда (СИ)

Спать не хочется. Есть тоже, но Вальрик ест, потому что должен выжить и отомстить. Ненависть теперь совсем другая: тяжелая, давящая, требующая немедленных действий. Но как действовать, когда вокруг лишь стены, пол квадратами мутного света и железная дверь. Вальрик колотил в дверь пока сбитые в кровь пальцы не онемели, да без толку. Тем, кто снаружи, было наплевать на стук.

Предательство. Ставки, приказ и предательство, втройне подлое из-за того, что Ихор знал, насколько важен этот бой. Знал и не позволил… почему так? Вальрик честно попытался понять, вот только та тварь, что поселилась внутри него, мешала думать. Она требовала крови и мести, и Вальрик с радостью подчинился бы, но… вырваться отсюда невозможно, оставалось ждать.

Когда-нибудь его выпустят отсюда. Должны выпустить. Невозможно представить, чтобы эта клетка навсегда, и каждый раз, заслышав шаги с той стороны, Вальрик надеялся, что уж сегодня дверь откроют, именно дверь, а не узкое, в две ладони, окно, через которое передавали тарелки с едой. Он пытался говорить с теми, кто приходил, но его игнорировали.

Но за что с ним так? За то, что убивал? Или за то, что побеждал, хотя должен был умереть? За то, что Хозяин поставил на Шрама и испугался, что проиграет? Или за то, что поверил? Нельзя верить, никому нельзя верить. Джулла не обманывала, а остальные лгали. Всегда. Постоянно. Использовали, ломали его в угоду собственным потребностям, а он подчинялся.

Идиот. Трижды идиот, что слушал Ихора, а надо было… как хотел, нож в столовой и по горлу, там где пульс. Тогда бы Шрама ни один врач не спас. Честный бой… таких не бывает, у кого-то всегда преимущество. А он, Вальрик, забыл об этом.

Время честных поединков прошло.

Кровать жесткая, узкая. И сны тяжелые, серые, будто тюрьма продолжается даже там. Лучше сдохнуть, чем дальше так жить непонятно кем, а еще лучше убить того, по чьей вине Вальрик попал в эту клетку.

Быть может, завтра дверь откроют…

Открыли. Это было настолько неожиданно, что Вальрик растерялся. Ждал, надеялся, караулил, вслушиваясь в доносящиеся снаружи звуки, а теперь растерялся.

А ему приказали:

- Выходи.

Вальрик подчинился. За ним пришли четверо, болотно-зеленая форма, высокие шнурованные ботинки, автоматы…

- Встать. Лицом к стене. Руки за спину, - жесткий тон свидетельствовал о серьезности намерений, интересно, что будет, если он откажется выполнять приказ? Надоело быть послушным, и Вальрик, резко развернувшись, ударил ближайшего из конвоиров. Почти дотянулся, но… тот ушел в сторону и ответил. Удар прикладом по ребрам, и еще один, сзади, по шее. И по голове… вспышка и темнота…

Холодная вода привела в чувство, по полу растекалась розовая лужа, которая, добравшись до черной рифленой подошвы, нерешительно замерла.

- Подъем. - Скомандовал тот же голос. Вальрик попытался встать, качнуло. По лицу что-то течет, а вытереть никак - руки за спиной связаны.

- Давай, вставай, нечего тут… - его подняли вверх за ворот рубахи и недружелюбно подтолкнули в спину. - Иди. И без шуток, ясно? А то будет еще больнее.

Больнее? Боли нет, во всяком случае, Вальрик ее не ощущает. Дышать носом тяжело, наверное, сломали. Зуб шатается, и левым глазом почти ничего не видно. Пройдет. Вот наручники - куда более серьезная проблема. Плотно сидят. И ладони у него широкие, не пролезут, а силой - бесполезно, хотя Вальрик все равно попытался, но получил лишь прикладом между лопаток.

- Без шуток, - повторил конвоир.

Коридор выглядит продолжением камеры. Те же тянущиеся друг к другу стены, те же забранные сеткой лампы, нездоровый резкий свет, ровный пол, по которому ползут, вздрагивают, отзываясь на шаги, длинные тени. Одна его и еще четыре чужие. Тени добрались до решетки раньше людей и спокойно переползли на ту сторону, а людям пришлось возиться с замком, сначала открывать, потом закрывать… и снова коридор. Решетка-коридор, решетка-коридор, узкие длинные отсеки, разделенные стальными прутьями. Когда вместо решетки из-за поворота выглянула дверь, тяжелая, металлическая, с узкой прорезью смотрового окна, Вальрик понял, что путь окончен.

- К стене, - привычно скомандовал конвоир. С дверью он возился дольше, но, наконец, открылась и она.

- Вперед. Медленно. Резких движений не делать, при попытке побега или нападения стреляю.

- Спасибо, что предупредил, - разговаривать было неудобно, разбитые губы хоть и не болели, но и не слушались. Конвоир ничего не ответил. Плевать. И на предупреждение тоже.

После камеры эта комната казалась почти роскошной: ковер на полу, мебель и даже окно, пусть и за решеткой, но через прутья видно темно-синее небо.

- Вы бы его хоть помыли, что ли? - Человек брезгливо поморщился, он странным образом соответствовал этой комнате, точно являясь живым ее продолжением, невзрачно-серый, в мятом костюме, единственным ярким пятном - ослепительно-белая рубашка. Сросшиеся над переносицей брови, квадратный подбородок и мягкие, оплывающие щеки. От человека пахло раздражением и усталостью.