Книга судьбы

– Нет! Это тогда – когда я думала, что ты уже не вернешься, погибнешь в тюрьме мучительной медленной смертью. Если бы тебя убили вместе с другими, это была бы мгновенная смерть – без страданий.

– Я тоже постоянно думаю об этом, – признался он. – Меня терзает мысль, что я не удостоился такой славной смерти.

– Но теперь я счастлива, что этого не произошло. В эти дни я часто вспоминаю Шахрзад и благодарю ее за то, что она сохранила тебя для нас.

Он отвернулся и вновь уставился вдаль.

– Четыре года я пытался понять, почему они так обошлись со мной, – задумчиво выговорил он. – Разве я в чем-то их подвел? Почему мне ничего не сообщили? Разве я не заслужил хотя бы весточки? Под конец они оборвали все связи. А я готовился именно к этому заданию. Быть может, если бы они не утратили доверия ко мне…

Слезы помешали ему договорить.

Я боялась даже шелохнуться, чтобы не захлопнулось это крошечное приоткрывшееся было окошечко. Я сидела тихо и предоставила ему выплакаться. Когда он успокоился, я сказала:

– Они не утратили к тебе доверия. Ты был их другом, и они всегда тебя любили.

– Да, – откликнулся он, – это были единственные мои друзья. Они были для меня дороже всего – я бы пожертвовал ради них всем, даже семьей. Я никогда бы ни в чем им не отказал. А они отвернулись от меня. Отбросили, словно предателя, подонка – и в тот самый момент, когда я более всего был им нужен. Как мне теперь смотреть людям в глаза? Меня спросят: “Почему ты не погиб вместе с ними?” Меня, быть может, считают доносчиком, думают, что это я их выдал. С тех пор как я вернулся домой, все глядят на меня с недоумением, подозрительно.

– Нет-нет, мой дорогой, ты ошибаешься! Ты был им дороже всего – дороже собственной жизни. И хотя ты был им нужен, они подвергли себя еще большей угрозе, лишь бы спасти тебя.

– Глупости! Между нами не было места подобным соображениям. Для всех нас главной целью была наша борьба. Мы готовились к выступлению и к смерти. Такая щепетильность в нашем деле неуместна. От дела отлучали только предателей и тех, на кого не могли положиться. И так поступили со мной.

– Нет, Хамид, все было не так, – уговаривала я. – Мой дорогой, ты неправильно понял. Мне известно то, чего ты не знаешь: Шахрзад сделала это ради нас обоих. Ведь прежде всего она была женщиной и мечтала, как все, о тихой семейной жизни с мужем и детьми. Помнишь, как она ласкала Масуда? Он заполнил пустоту в ее сердце. И она не смогла лишить Масуда отца, сделать его сиротой. Хотя она и верила в борьбу за свободу, хотя высшей целью было счастье всех детей, Масуда она полюбила материнской любовью – и, как всякая мать, для своего ребенка она сделала исключение. Для нее, как для любой матери, важнее было счастье ее ребенка, ее мечты о том, как он будет расти. Понятная, конкретная цель в отличие от абстрактного лозунга счастья для всех. Инстинкт, пристрастие, которому поддается каждый, став родителем. Ни одна женщина не способна испытывать к ребенку, умирающему в Биафре, такое же сочувствие, как к своему родному. За те четыре-пять месяцев, что Шахрзад прожила с нами, она стала матерью. Она не могла допустить, чтобы ее сын лишился отца.

Хамид удивленно поглядел на меня, подумал и возразил:

– Это ты ошибаешься. Шахрзад была сильной, настоящим бойцом. Она верила в наши идеалы. Нельзя сравнивать ее с заурядной женщиной – даже с такой, как ты.

– Мой дорогой, можно быть сильной, быть настоящим борцом – и все-таки оставаться женщиной. Одно другому не помеха.

И мы оба замолчали и сидели тихо, пока Хамид не повторил:

– У Шахрзад были великие цели. Она…

– Да, и она была женщиной. Она говорила со мной о своих чувствах, о той стороне своей натуры, которую ей приходилось скрывать, о страданиях женщины, столь многого в жизни лишенной. Она говорила о том, о чем прежде ни с кем не имела возможности поговорить. Скажу кратко: однажды она призналась, что завидует мне. Ты можешь в такое поверить? Она – и завидует мне! Я приняла это за шутку. Сказала, что это мне следовало бы завидовать – она была настоящей современной женщиной, а я, словно сто лет назад, день-деньской возилась по хозяйству. Мой муж считает меня символом угнетенной женщины, сказала я. И знаешь, что она мне ответила?

Хамид покачал головой.

– Она прочла стихотворение Форуг.

– Какое стихотворение? Ты запомнила?

Я по памяти повторила: