Книга судьбы

К счастью, Сохраб действительно оказался и добрым, и разумным, и образованным (не говоря уж о том, что красивым). Он вырос в хорошей семье, учился во Франции. Через месяц после свадьбы молодые уехали в Париж. Я провожала их вместе с Фаати и другими родственниками – с тяжелым сердцем, со слезами на глазах – и пожелала им вечного счастья.

Помолвка Ладан и Масуда не продлилась и семи месяцев. Масуд словно очнулся от глубокого сна или наваждения.

– Нам с ней не о чем было поговорить! – вспоминал он. – Я мог часами рассуждать об архитектуре, искусстве, религии и культуре, но Ладан, хотя поначалу она делала вид, будто все это ей очень нравится, вскоре утратила всякий интерес. Ее волновали только наряды, прически и косметика. Даже спорт ей не интересен. Ты себе не представляешь, как убоги все ее мысли и убеждения! Она оживлялась только при разговоре о деньгах. Все они странные – готовы обойтись без еды, терпеть унижения, залезть в долг, лишь бы не показаться в свете в том наряде, в котором их уже видели. Их понятия о достоинстве и репутации ни в чем не схожи с привычными нам.

И я наконец вздохнула с облегчением, но как же я сожалела о том, что мы утратили нашу драгоценную Фирузе, тем более что уже на ее свадьбе я почувствовала, как меняется настроение Масуда: мне кажется, замужество Фирузе стало первым из тех суровых ударов, которые в конце концов пробудили Масуда – но слишком поздно.

Мой сын вновь с головой ушел в работу, его отношения с Ширин наладились, и в дом вернулись мир и семейное тепло. Но Масуд чувствовал себя виноватым в том, что причинил мне напрасные огорчения, и он решил сделать для меня что-то хорошее.

Однажды он вернулся под вечер домой и, сияя, заявил мне:

– Хорошие новости, мама! Твоя проблема решена.

– У меня вроде бы не было проблемы, – удивилась я.

– Я имею в виду университет. Я помню, как ты стремилась получить диплом бакалавра и продолжить учебу и какое лицо у тебя было в тот день, когда тебя исключили. Так вот, я поговорил с некоторыми людьми, в том числе с деканом филологического факультета – мы вместе служили. Он позволит тебе сдать те предметы, что остались до получения диплома, и ты сможешь поступить на магистерскую программу. Я тебя знаю: ты, наверное, не остановишься, пока докторскую не защитишь.

Противоречивые чувства вспыхнули в моем сердце, но никак не радость. Мне уже ни к чему был тот вожделенный клочок бумаги.

– Была у меня в классе девочка по имени Маназ, – сказала я. – У нее было любимое изречение, она написала его каллиграфическим почерком и повесила лист на стену: “Все, чего я желала, я получала, когда переставала желать”.

– Что? Ты не хочешь получить диплом?

– Нет, дорогой. Мне жаль, что ты напрасно потратил время.

– Но почему?

– Годами мне отказывали в том, что было моим по праву. Помимо всего прочего, без диплома я не могла увеличить свой заработок, в чем я отчаянно нуждалась в те трудные годы. А теперь, в очередной раз попросив, потянув за ниточки, ты добился для меня этой милости!.. Спасибо, не надо. Теперь мои знания и опыт всем известны, и я получаю за редактирование текстов не меньше, чем иной доктор наук. Никто уже и не спрашивает про мои дипломы. Даже смешно возвращаться к этому. К тому же, как эти степени и звания сейчас раздаются – в моих глазах они утратили всякую ценность. Я хотела добиться чего-то сама, своими заслугами, а не получить как одолжение.

В тот год в университет поступила Ширин. Она решила изучать социологию. Я была горда и счастлива: все трое моих детей будут с высшим образованием. Ширин быстро обзавелась друзьями. Поскольку я хотела хотя бы со стороны присмотреться к ее кругу общения, я предложила ей звать всех в гости. Так мне было спокойнее. Постепенно я познакомилась с ее друзьями, и наша квартира стала для них местом постоянных сборищ. Хотя порой их присутствие мешало моей работе, нарушая привычную тишину и сосредоточенность, да и готовки-уборки стало больше, я все же была им рада и делала для них все охотно.

Два года спустя в начале зимы у нас с Парванэ появилась наша первая общая внучка. Я подоспела в Германию как раз к рождению этой красотки, которой Лайла и Сиамак дали имя “Дорна”. Мы с Парванэ не отходили от нее и все спорили, на кого же она больше похожа. Так я стала бабушкой, но от счастья почувствовала себя живее и моложе, чем десять лет тому назад.

Когда Дорне исполнилось два месяца, я с трудом оторвалась от нее и вернулась в Иран: не хотелось надолго оставлять Масуда и Ширин одних. Дома я сразу почувствовала какие-то перемены. Среди друзей Ширин появился молодой человек, которого я раньше не видела. Ширин представила его мне как Фарамарза Абдоллахи и сказала, что он учится в аспирантуре. Я поздоровалась:

– Добро пожаловать в нашу компанию великих социологов. Как вы с ними уживаетесь?

Он рассмеялся и ответил:

– С превеликим трудом.

Я с любопытством вгляделась в молодого человека.

– О, Фарамарз, ты над нами смеешься? – кокетливо попрекнула его Ширин.

– Как можно, госпожа моя! Вы – диадема, которой мы с гордостью венчаем свое чело.