– Позора? Разве это я навлекла на наш дом позор, а не ты каждый день приходишь домой пьяный и связался с замужней женщиной?
Ахмад подскочил ко мне и ударил по губам тыльной стороной руки так сильно, что рот наполнился кровью. Я обезумела и завопила уже во весь голос:
– Разве я лгу? Я видела тебя собственными глазами. Мужа не было дома, а ты пробрался к ней. И не в первый раз.
Второй удар пришелся чуть ниже глаза, голова закружилась. На мгновение я почти ослепла.
Услышала крик матери:
– Замолчи, девчонка! Постыдись хоть!
– Погоди, я все расскажу ее мужу! – крикнула я в ответ.
Мать подбежала и рукой зажала мне рот:
– Я же велела тебе заткнуться!
Я вырвалась и в ярости продолжала кричать:
– Ты не замечаешь, что он каждую ночь возвращается пьяным? Его дважды приводили в полицию, потому что он грозился в драке ножом. Но это, по-вашему, не позор, а если мне дали в аптеке таблетку, вот скандал!
От двух затрещин в ушах у меня зазвенело, но я уже не могла остановиться, не могла сдержать себя.
– Заткнись! Порази тебя Аллах дифтерией! Ты девушка, в этом вся разница! – Мать разрыдалась, вздымая руки к небу, и воззвала: – Боже, помоги мне! Куда бежать? Покарай тебя Аллах, вот о чем я молюсь! Пусть тебя на куски разорвут!
Я распласталась на полу в углу комнаты. Сил больше не было, из глаз сами собой капали слезы. Али и Ахмад вышли на передний двор, о чем-то перешептывались. Слезливый голос матери попытался остановить доносчика:
– Довольно, Али! Перестань!
Но Али еще не все поведал старшему брату. И когда он успел собрать столько улик против меня!
Мать крикнула погромче:
– Хватит, я тебе говорю, Али! Ступай, купи нам хлеба!
Она дала ему подзатыльник и вытолкала за дверь.
Я услышала на переднем дворе голос отца и привычные слова, которыми мать всегда его встречала:
– О! Вы уже дома, ага Мостафа…
– В такой холод покупателей нет, я закрыл магазин пораньше, – сказал отец. – В чем дело? У тебя встревоженный вид. И Ахмад дома. А где Махмуд?
– Махмуд пока не пришел. Потому-то я и беспокоюсь: обычно он возвращается раньше вас.
– Сегодня он не поехал на мотоцикле, – ответил отец. – Транспорт не ходит, такси он вряд ли найдет. Повсюду снег и лед. В этому году весна будто и не настанет… Так значит, армянин тоже закрыл сегодня лавку и кое-кто решил зайти домой?
Отец редко разговаривал с Ахмадом и даже когда разговаривал, то обходился в основном такими вот ироническими, как бы не к сыну обращенными замечаниями.
Ахмад, сидевший на краю пруда для омовений, возразил:
– Нет, он не закрыл лавку. Но я не уйду отсюда, пока мы все не выясним.
Придерживаясь рукой за косяк, отец наклонился, чтобы снять обувь. Свет проникал в комнату неглубоко, я лежала на полу, возле корен, и меня отец разглядеть не мог.
Он сказал:
– Я-то думал, нам пора выяснить отношения с этим господином, а выходит, это он хочет поговорить с нами.
– Не с тобой, а с твоей распутной дочерью.
Отец стал белее мела.
– Придержи язык, – предостерег он Ахмада. – Честь твоей сестры – твоя честь. Постыдись.
– Поздно, отец! Она-то уж позаботилась о том, чтобы мы лишились чести. Хватит прятать голову в песок, отец, и хватит бранить меня. Твоя бочка стыда опрокинулась, и все соседи слышали этот грохот, только ты напихал себе в уши хлопок и ничего не желаешь слышать.
Отец задрожал – было видно, как его трясет. Мать в ужасе взмолилась:
– Ахмад, сын мой! Ахмад! Пусть Аллах даст мне умереть за тебя, пусть все твои беды и болезни падут на меня – не говори таких ужасных вещей, Ахмад! Ты убиваешь отца. Ничего ведь не случилось. У нее болела нога, и ей дали таблетку.
Собравшись с силами, отец перебил:
– Не мешай. Пусть скажет все до конца.
– Спроси свою избалованную дочурку, – посоветовал ему Ахмад, указывая внутрь, и отец попытался взглядом отыскать меня. В комнате было темно, он протянул руку и включил свет. Не знаю, как я выглядела, но отец пришел в ужас.
– Господи! Что они с тобой сделали? – вскрикнул он и бросился ко мне, помог приподняться и сесть. Достав из кармана платок, он отер кровь с моих губ. От платка исходил прохладный аромат розовой воды. – Кто это сделал? – спросил он.
У меня слезы так и хлынули.
– Подлый негодяй, ты поднял руку на девушку? – крикнул отец Ахмаду.
– Началось! – фыркнул Ахмад. – Опять я выхожу виноватым? Что ж, забудьте о добродетели и целомудрии. На что они нам? Пусть ее поимеют все кому не лень. Пусть кидают в нас грязью.
Не знаю, в какой момент вернулся Махмуд. Когда Ахмад произнес последние слава, я вдруг заметила, что старший брат остановился на полпути между домом и внутренним двором и вид у него был растерянный. Мать снова вмешалась – завернула плечи в паранджу и сказала:
– Довольно! Восхвалите Пророка и его потомков, и я подам ужин. Ты оставайся тут. А ты принеси скатерть и расстели ее на полу. Фаати! Фаати! Где ты, негодница?
Фаати все время была тут, но никто не обращал на нее внимания. Теперь она вынырнула из угла комнаты, где пряталась за высокой стопкой постельных принадлежностей, и побежала на кухню. Несколько минут спустя она вернулась с тарелками и аккуратно поставила их на корей.