На пятый год жена Бойла снова вышла замуж. Его дочь поступила в колледж при Колумбийском университете и стала получать стипендию, названную в честь ее погибшего отца. Ни одно из этих известий не разбило Бойлу сердца. Но они подорвали его душевное равновесие. Вскоре после этого Бойл, как это уже бывало раньше, незаметно для себя вдруг оказался в интернет-кафе, выясняя, сколько стоит авиабилет до Штатов. Он уже давно придумал, как будет поддерживать связь, как увидится с дочерью, как ускользнет впоследствии — даже от тех, кто, как ему было известно, все время оставались настороже и вели наблюдение. И вот теперь мысли о возвращении снова не давали ему спать по ночам. Троица… Четверка… как бы они себя ни называли, они уже… Бойл не мог заставить себя додумать эту мысль до конца. Он не мог больше рисковать. И когда библиотека Мэннинга распахнула свои двери, Бойл с головой погрузился в канцелярскую работу с документами о своем прошлом. Он отправлял все новые и новые запросы в поисках крупиц нужных сведений, пытаясь найти доказательства того, о чем шестое чувство нашептывало ему на протяжении последних лет.
К шестому году он погряз в ворохе фотокопий и старых файлов Белого дома. Люди доктора Энга предложили свою помощь, но наивность Бойл утратил шесть лет назад. В мире доктора Энга приоритетным правом пользовался только Энг. Впрочем, именно поэтому, когда в прошлой жизни Мэннинг познакомил его с группой доктора Энга, Бойл рассказал им о Троице и о предложении стать четвертым членом, равно как и об угрозах, к которым она прибегла. Но никому и никогда он даже не заикнулся о том, что Троица уже украла у него. И что он намеревался любой ценой заполучить обратно.
В конце концов удача улыбнулась ему одиннадцать дней назад, промозглым и дождливым утром последнего месяца седьмого года. Укрывшись под навесом у дверей почтового отделения на Бэлхэм-Хай-роуд, Бойл разорвал только что полученный конверт, в котором лежали последние копии документов Мэннинга, написанные им собственноручно. Среди прочего здесь была и записка губернатору Кентукки, несколько заметок для речи в Огайо, а также обрывок газеты «Вашингтон пост» со страницей комиксов, на полях которой были небрежно нацарапаны несколько имен… а на другой стороне располагался почти полностью разгаданный кроссворд.
Поначалу Бойл едва не выбросил ее. Но потом вспомнил, что в день покушения в лимузине по пути на стадион Мэннинг и руководитель его аппарата как раз разгадывали кроссворд. Собственно говоря, теперь, когда он задумался об этом, ему показалось, что они все время занимались решением кроссвордов. Глядя на головоломку, Бойл почувствовал, как стальные обручи сжимают ему грудь. Рассматривая слова, написанные почерком Мэннинга и Олбрайта, он задумчиво жевал нижнюю губу. Но когда он увидел бессмысленные каракули на полях кроссворда, у него перехватило дыхание и он едва не прикусил губу до крови. На полях виднелись инициалы… Что это? Список… Снова и снова Бойл возвращался к ним, обведя центральный столбец кружком.
Здесь были перечислены не только руководящие сотрудники администрации. С учетом того, что среди них значились Дрейдель, Мосс и Кутц, это были как раз те люди, которые присутствовали на ежедневных брифингах у президента и держали в руках тот единственный документ, обеспечить доступ к которому просила его Троица.
Ему понадобилось три дня, чтобы догадаться об остальном. Два из них он провел в обществе эксперта по символам в Оксфордском университете, полдня — с профессором истории искусства… И еще была пятнадцатиминутная консультация с университетской исследовательской группой современной истории, точнее, с профессором Джеки Морисо, специализировавшейся на эпохе федерализма, в частности на жизни и деятельности Томаса Джефферсона.
Она мгновенно распознала условные обозначения. Четыре точки… перечеркнутый крест… даже короткие горизонтальные черточки. Они остались такими же, какими их придумал Томас Джефферсон.
Пока профессор Морисо рассказывала ему об остальном, Бойл ожидал, что глаза его наполнятся слезами, что он поднимет лицо к небу по случаю завершения самой главной миссии в своей жизни. Но когда он держал в руках кроссворд… когда осознал, что в действительности задумал президент Мэннинг… у него онемели руки, ноги, кончики пальцев, как будто тело его вдруг превратилось в пустую, выхолощенную оболочку. Господи, как же он мог быть таким слепым — и доверчивым — в течение стольких лет? Теперь он обязательно должен встретиться с Мэннингом. Увидеться с ним наедине и задать один-единственный вопрос. Да, он решил головоломку и разгадал загадку, но это оказалась Пиррова победа. После восьми лет изгнания, дюжины дней рождения, на которых он не присутствовал, семи празднований Рождества, прошедших без его участия, шести стран, двух хирургических операций, школьного выпускного бала и поступления в колледж… о какой победе могла идти речь?
Но это вовсе не означало, что он должен отказаться от мести.