Вдалеке, в начале квартала, на углу Каунти-роуд, белая машина с включенным указателем поворота медленно ползет в мою сторону.
— Сматывайтесь оттуда как можно быстрее, — настойчиво советует мне Лизбет.
— Уже уезжаю.
Распахнув дверцу, я прыгаю на сиденье водителя и начинаю судорожно шарить по карманам в поисках ключей. Я пришел сюда, чтобы сделать признание… и чтобы получить помощь от самого лучшего и самого могущественного человека в моей жизни. Но теперь, когда президент стал членом Четверки, а Дрейдель, оказывается, с потрохами продал нас Льву… Я пытаюсь вставить ключ, но руки дрожат так сильно, что он только царапает замок зажигания. Я предпринимаю новую попытку.
К горлу подкатывает комок, меня душат сдерживаемые рыдания. Я снова стискиваю зубы, но все бесполезно.
— Уэс, вы меня слышите? — раздается в телефонной трубке голос Лизбет.
Все еще тяжело дыша и отчаянно стараясь успокоиться, я проглатываю слезы, выпрямляюсь на сиденье и наконец попадаю ключом в замок зажигания.
— Одну секунду, — шепчу я в трубку. Вдавив педаль газа, я чувствую, как колеса вгрызаются в дерн разделительной полосы, обретают опору и наконец резким рывком посылают автомобиль вперед. Смахнув слезы с глаз, я вдруг замечаю меню из китайского ресторанчика, подсунутое под один из стеклоочистителей. Я включаю «дворники», а когда они услужливо пододвигают ко мне по стеклу лист бумаги, высовываюсь наружу и хватаю его. Небрежно швырнув меню на сиденье пассажира, я вдруг краем глаза замечаю знакомый почерк на обороте, как раз под отрывными купонами. Нога моя автоматически жмет на тормоза, под протестующий визг покрышек автомобиль идет юзом и останавливается в двадцати футах от знака «Стоянка запрещена» в конце квартала.
— С вами все в порядке? — спрашивает Лизбет.
— Подождите минутку, не кладите трубку…
Я беру лист бумаги. Ошибки быть не может, почерк мне знаком. Аккуратные, тщательно выписанные мелкие печатные буквы.
Резко развернувшись на сиденье, я смотрю в заднее стекло, глотая последние слезы. Ворота в особняк Мэннинга заперты. Тротуары пусты. А на разделительной полосе, поросшей травой, которая делит узкую улицу на две части, стоит только небесно-голубая арендованная машина сотрудников музея мадам Тюссо.
— Вы что-то нашли? — спрашивает Лизбет.
Руки у меня так сильно дрожат, что я с трудом разбираю последнюю фразу в записке.
Когда я вижу, где назначена встреча, то не верю своим глазам… Как всегда, вместо подписи красуется одна-единственная буква. «R» с вытянутым вниз хвостиком.
На языке у меня появляется сладко-горький привкус. Я подношу руку ко рту и вижу, что подушечки пальцев испачканы чем-то темно-красным. Кровь. Оказывается, я так сильно прижал зубами нижнюю губу, что прокусил ее.
— Что вы нашли, Уэс? Что там такое? — нетерпеливо спрашивает Лизбет, и в голосе ее слышатся нотки отчаяния.
Я уже открываю рот, чтобы рассказать все, но спохватываюсь, вспомнив о том, что она сделала.
— Уэс, что случилось?
— Со мной все в порядке, — отвечаю я, перечитывая записку. — Просто немного нервничаю.
На другом конце линии воцаряется молчание. Ей не привыкать иметь дело с первоклассными лгунами. А я не вхожу даже в первую десятку.
— Хорошо. Вы о чем-то не хотите говорить? — спрашивает она.
— Ни о чем. Я всего лишь…
— Уэс, если речь идет о пленке, то еще раз повторяю, что мне очень жаль. Если бы я могла все переиграть…
— Я бы предпочел больше не говорить об этом.
— Я всего лишь пытаюсь принести свои извинения. Честное слово, я не хотела сделать вам больно.
— Вы не сделали мне больно, Лизбет. Вы просто обошлись со мной, как с каким-нибудь информатором, который может дать материал для статьи. Вот и все.