Книга тайн

— Мы должны исходить из того, что Джиллиан не видела страницу, которую мы восстановили. Она, вероятно, пошла по другому следу.

— Верно.

Ник вгляделся в большой лист, разложенный на кровати. Он был расчерчен неровной сеткой, перекошенной складками. Большинство квадратов были пусты, а в заполненных он увидел сделанные скорописью загадочные записи: «л. 212лс. Низ в центре, то же». В левом столбике снизу были изображены персонажи игральных карт.

— Что это?

— Это таблица книг и рукописей, в которых есть иллюстрации, похожие на рисунки игральных карт. Здесь перечислено, где какие картинки встречаются. Одна из таких книг — принстонская Библия Гутенберга, о которой я тебе говорила.

Ник соскочил с кровати и подошел к низенькому столику у двери — на нем стояли чайник и коробочка с чайными пакетиками.

— Что-то я не понимаю. Если смысл работы Гутенберга состоял в том, чтобы все экземпляры были одинаковыми, то разве иллюстрации не должны быть повсюду одними и теми же?

Эмили покачала головой.

— Как и многие революционеры, Гутенберг одел свое изобретение в очень старомодные одежды. Люди боятся перемен. Он не продавал ничего нового. Он пытался убедить людей, что изобрел еще один способ делать нечто им давно знакомое. В нашем случае — рукописи. Точно так же и первые автомобили были похожи на коляски.

Ник наполнил чайник водой.

— В Средние века книги не покупали, как теперь. Их делали на заказ. Сначала ты находил нужный тебе текст, а потом писца, который тебе его переписывал. Он писал на листах из восьми или десяти страниц, затем листы отдавали переплетчику, и тот сшивал их и делал обложку. Наконец ты нес книгу к рубрикатору, и он синими или красными чернилами писал рубрики, названия глав. Далее книга передавалась иллюминатору, который добавлял картинки. Простой чай, спасибо.

Ник вытащил два пакетика и положил их в кружки.

— Некоторые первые страницы Библии Гутенберга свидетельствуют о его экспериментах с двуцветной печатью; он добивался того, чтобы можно было печатать как заголовки, так и основной текст. Но очень быстро отказался от этой идеи, вероятно из-за чрезмерной сложности и трудоемкости. Гутенберг не хотел менять способ производства книг — только способ воспроизводства текста.

Ник вспомнил фразу в концовке бестиария «новая форма письма».

— Я должна была понять, что это значит, гораздо раньше. Но ответ на твой вопрос состоит в том, что, хотя тексты Библий Гутенберга практически идентичны, каждый сохранившийся экземпляр по-своему уникален. Иллюстрации и переплет к каждому делали разные руки.

— И принстонский экземпляр был сделан Мастером игральных карт?

— Некоторые иллюстрации в принстонском издании — близкие копии картинок с игральных карт, — поправила она. — Может быть, иллюминатор видел эти игральные карты и скопировал их. А может, они оба имели какой-то другой оригинал для копирования.

— Вот только теперь у нас есть лист бумаги, который соединяет Гутенберга и Мастера игральных карт на странице еще одной книги. — Ник налил кипяток в кружки. — Допустим, это нечто большее, чем совпадение. Видимо, такое же допущение сделала и Джиллиан.

— Согласна. Именно поэтому я хотела взглянуть на иллюстрации в принстонской Библии. Может быть, там существует какая-то система, ключ, который и нашла Джиллиан.

— Ну и тебе повезло?

— Пока нет. В этой таблице только номера страниц. Мне нужно увидеть и текст на них.

Ник уставился на нее.

— Я надеюсь, ты не собираешься украсть еще одну книгу?

LXVI

Майнц

Я провел его в гостиную, налил вина. Вечер был холодный, но Каспар держался подальше от огня, словно места ожогов, полученных той ночью на мельнице, все еще боялись тепла. Его одежда пахла сыростью и грязью, на щеках, там, где кожа была поцарапана ветвями или кустами, пролегли полосы засохшей крови.

— Арманьякцы вытащили меня из огня, — сказал он мне. — Полумертвого… даже еще хуже. Не знаю почему. Они должны были оставить меня, чтобы я сгорел там. Но взяли меня как пленника. Игрушку.

Я вздрогнул. Драх сидел абсолютно неподвижно, напряженный, как натянутая струна, вот-вот готовая порваться от любого движения.

— Они делали со мной такое, что ты и не поверишь. У тебя не хватит воображения. Их жестокость была бесконечно изобретательна. То, чему они научили меня…

— Если бы я только знал, — быстро проговорил я. — Если бы я знал, что ты жив, я бы весь мир поставил на голову, чтобы спасти тебя.

— Ты бы не знал, где искать.

Я смотрел на него в свете очага. Смотрел на слабое подобие того человека, которого любил когда-то, прежде гордого, а теперь сломленного. В свете лампы правая сторона его лица, иссеченная глубокими шрамами, напоминала одну из его медных дощечек. В пожаре сгорела половина его волос, остальные были выбриты, отчего кожа на черепе стала пятнистой и напоминала шкуру животного. Его глаза, которые прежде лучились разными цветами, теперь оставались неизменно черными.

— И сколько?..