Книга теней

Дело в том, что я единственная воспитывалась за монастырский кошт, и мне приходилось работать за свое содержание. Обычно на кухне, иногда в прачечной или в саду. Правда, за младших воспитанниц отвечала сестра Исидора, а старшими занималась сестра Клер де Сазильи (а те, в свою очередь, подчинялись матери-настоятельнице Марии-дез-Анжес), но я-то хорошо понимала, кто мой главный начальник: старенькая, немощная сестра Бригитта. Я любила ее; она была ко мне добра. Еще ко мне по-доброму относилась Мария-Эдита, приходящая работница, с которой я познакомилась вскоре по прибытии в С***; она была из деревни и трижды в неделю помогала нам стряпать; кроме того, делала для монастыря всяческие покупки, потому что сестры-монахини вообще относились ко всему мирскому с подозрением, ну а к любой коммерции и подавно. Кстати, впоследствии именно я, позанимавшись с нею в своей каморке у кухни, научила бедняжку читать… Ах да, я ведь еще не сказала, что по просьбе сестры Бригитты меня поселили отдельно от прочих, но я и не думала возражать. Правда, возражала сестра Маргарита, ключница: ей пришлось пожертвовать не только кладовкой, но и выкопанным под ней погребом, потолок которого служил мне полом. В комнатушке, зимою холодной, а летом сырой, по стенам вечно стекали капли, но мне она подходила. Там я была предоставлена самой себе, а свободу я уже тогда научилась ценить превыше всего. Ко мне никогда не приходили послушницы и не могли увидеть, что я сплю, подложив Библию под подушку. Никто никогда не будил меня на рассвете грубым окриком. Свеча, горевшая ночь напролет, ни разу не привлекла ничьего внимания. И наконец, еще одно счастье: сразу за дверью кухни был водовод, из которого я брала воду, чтобы, как следует запершись у себя в комнатушке, принять ванну.

Жизнь моя вовсе не сводилась к работе, окупающей мое содержание в монастыре, – хотя знали бы вы, сколько мне довелось перечистить картошки, перебрать крупы, выпотрошить рыбы!.. Еще я училась, и требовалось хорошо приготовить все уроки. Ведь если бы я не числилась прилежной ученицей, то… Правда, никто мне об этом не говорил напрямую, но я прекрасно понимала, что это подразумевается, – меня вполне могли отослать в сиротский дом или еще в какое-нибудь не слишком престижное заведение, принадлежавшее ордену сестер-урсулинок.

Так что я пристрастилась к чтению в весьма юном возрасте. Не существовало книги, которая мне оказалась бы не по зубам. А что за книги хранились в библиотеке! Многие из них были просто удивительны, хоть мне и попадались порою сочинения по теологии, которую я ненавидела, и целые стопки виршей, проникнуть в сокровенный смысл которых мне так и не удалось… Кажется, мне было лет десять, когда я принялась изучать греческий под наставничеством сестры Марии де Монмерси. Я ушла в него с головой, но лишь до тех пор, пока не открыла для себя латинский язык, которому и принесла клятву верности, как вассал своему сеньору. Я поняла: это мой язык! Меня привлекала присущая ему рациональность, и строение предложений открывалось мне, доставляя наслаждение, как разгадывание отлично придуманной головоломки. Не хочу сказать, что фразы из Эсхила и Цицерона так и слетали с моего языка, когда я бродила по монастырю, но со временем я действительно стала владеть латынью и греческим свободно. Конечно, немало часов я посвятила и тому, чтобы совершенствовать знание французского и его братьев – итальянского и испанского. Прилежно корпела я и над английским, и над немецким языками в уединенной своей комнатке, причем прилежно в равной степени, хотя мне нравились мириады исключений в первом из них и отталкивало гортанное кудахтанье второго. Мне приходилось полагаться при этом исключительно лишь на имевшиеся у меня тексты и на собственную сообразительность, потому что по-английски в монастыре не говорил никто, а немецкий знала только одна монахиня (дряхлая сестра Габриэлла, вся помощь которой в овладении нюансами произношения сводилась к неодобрительному покачиванию головой).

Математика, чистописание, география… Все это было слишком просто, а потому неинтересно; с этими предметами я справлялась легко. (Не слишком скромно, зато правда.) В учебе я вскоре оказалась впереди всех и даже заслужила право ежедневного доступа – увы, лишь на один час – к личной библиотеке самой матери-настоятельницы Марии-дез-Анжес.

О, что за библиотека!.. Роскошные переплеты из мягкой кордовской кожи. И голубой дымок, всегда, казалось, витавший там в воздухе (матушка Мария-дез-Анжес любила побаловать себя тончайшими испанскими сигарками, en vie privee. [1]) Солнечный свет просачивался в библиотеку сквозь два больших витража из баварского стекла. Пестрота бликов завораживала, вызывая трепет. Обычно я садилась так, чтобы разноцветные лучики скользили по строчкам, которые я читаю… Воспоминания о часах, проведенных в библиотеке матери-настоятельницы, – лучшее из всего моего детства; я рада, что они у меня были, потому что все остальное – это воспоминания о хаосе, взявшем верх над порядком.