Книга третья. Ковчег

Ночью принц и Изолина допоздна не спали, обмениваясь невероятными новостями. Впрочем, времени им хватило не только для этого…

Ида, которая не нуждалась во сне вообще, посетила той же ночью дворец, где тщательно отсканировала портреты покойных родственников принца Карата. Затем она посетила его крестного и недавнего начальника охраны генерала Судзуфа, с которым имела длительную и весьма плодотворную беседу.

… Представление во дворце началось с забавного и курьезного казуса, изрядно испортившего султанше Ироде и без того неважное настроение. Когда Ида, облаченная в облегающее трико, появилась на сцене и начала показывать чудеса акробатики и эквилибристики, сын Ироды Гам позволил себе очередную хамскую выходку.

– Какая классная телка! – громогласно провозгласил он, сидя рядом с матерью и селтаном Урумом на установленных для них креслах в том месте дворцового парка, откуда обеспечивался наилучший обзор. Селтан не отреагировал никак, а Ирода лишь снисходительно покосилась на сына. А вот среди остальных зрителей прокатился возмущенный шумок. Наглость и безапелляционность Гама были у всех притчей во языцах. Но громко возмутиться никто не посмел. Зрителей было около трехсот человек: придворная свита, иностранные гости, охранники и свободные из обслуживающего персонала, все строго по своим местам в соответствии с табелем о рангах.

Безнаказанность, как известно, окрыляет хамов. И молодой начинающий хам продолжил:

– Я бы ее с удовольствием трахнул!

Никто из зрителей не решился на открытое возмущение, чтобы призвать зарвавшегося наглеца к порядку. Но то, на что оказались неспособны люди, с лихвой компенсировала птица, аналог земного попугая ара. Непременный атрибут любого уважающего себя цирка-шапито, она вдруг вспорхнула со своего шесточка, где до этого спокойно сидела, поднялась над ареной и начала кружить над зрителями, громко выкрикивая:

– Как-к-кой классный дур-р-рак! Я бы его тр-р-рахнул! Я бы его тр-р-рахнул!

Высказав свое мнение о Гаме раз пять или шесть, говорливая птица вновь спланировала на свой шест и замерла там.

О том, что птица – искусная голограмма, созданная и озвученная homo artificialis, никто из присутствующих догадаться, естественно, не мог. Ида лишь воспользовалась ситуацией.

Гам покраснел до корней волос. Ирода прикусила губу. Народ грохнул со смеху: над птицей смеяться было можно – что с нее возьмешь? Веселья прибавилось, когда руководитель труппы, здоровенный силач, попытался «неуклюже» оправдать птицу. На несколько секунд прервав выступление, он громко обратился к селтану:

– Извини, государь, нашу неразумную птицу. Она лишь повторяет то, что услышала. Слова «телка» она не знает. Заменила первым подходящим из доступного ей словаря. Прошу не гневаться на нее.

Зрители сразу уловили двусмысленность словосочетания «первым подходящим» и захохотали еще громче.

Лицо Ироды начало некрасиво подергиваться от сдерживаемого гнева. Лицо Гама пылало. Селтан отреагировал молча, лишь вяло махнув рукой. Это было воспринято как сигнал к продолжению выступления, и представление возобновилось.

Никто не обращал внимания на двух подсобных работников труппы, парня и девушку, подававших реквизит в ярких цирковых костюмах. В противном случае внимательный наблюдатель непременно заметил бы, какие колоссальные усилия они прилагают, чтобы сдержать смех. Золид и Карила вполне оправились после почти бессонной ночи, наполненной постижением вселенских тайн и выяснением личных отношений.

В конце выступления силового жонглера на сцене появился клоун. Загримированная под клоуна Ида подошла к тяжеленным гирям, которыми перед этим с заметным напряжением сил манипулировал силач, и произнесла высоким дискантом:

– И что ты тут расхвастался перед народом, здоровяк? Подумаешь, гири! Эй, помощники, принесите еще одну!

Зорид и Карила вдвоем с трудом вытащили на сцену еще одну гирю. Вдруг клоун, легко подхватывая гири одну за другой, принялся жонглировать ими так, будто они были не тяжелее мячиков, которыми совсем недавно жонглировала на сцене женщина-гимнастка. Для homo artificialis Иды трехпудовые гири действительно были не тяжелее пушинок. Народ пораженно замер, не понимая, в чем подвох.

– Мошенничество! Гири надувные! Нас дурят! – заорал, как оглашенный, сыночек Ироды, жаждавший после перенесенного унижения тоже кого-нибудь унизить.