Книга царств

Как быть, что делать ему, герцогу? Куда деваться?.. Царь уехал и, когда вернется – никому неведомо. В дальний персидский край укатил. Хоть плачь, хоть стой, хоть падай… К цесаревнам ни подойти, ни заговорить с ними, будучи таким разгневанным и раздосадованным, – испугаются и отшатнутся. А ведь какая-то из них должна супругой стать, во всем покорной… Ах, пришел бы наконец тот день, всю свою злость, скопившуюся за годы ожидания, на ней бы выместил. Жена – да убоится мужа, в церкви такое говорят. Ах, только бы добиться своего!..

И денег нет. Но даст же царь в приданое за дочерью и – сколько даст?.. Ждать надо, опять ждать, а у русских говорится, что ждать да догонять – хуже худшего.

Царь Петр уехал… Ах, если бы можно было проспать до его возвращения… Не чувствовать, не замечать сокрушенно-соболезнующих взглядов своих голштинцев, переставших надеяться на лучшую жизнь… И вдруг случится такое страшное, что и представить оторопь берет… Вдруг – без денег, без невесты придётся возвращаться в Киль? Вдруг – все упования на трон, на шведскую корону разлетятся в пух и в прах… Тогда что делать? Что – тогда?..

IV

В ту пору еще жив был камергер ее величества Вилим Монс. Ему, любимцу императрицы, голштинцы постоянно расточали знаки особенной приязни. Сам герцог нередко бывал у сестры Монса – генеральши Балк, где проводил приятные минуты в общении с хозяйкой и другими членами ее семейства. Был несказанно благодарен Вилиму Ивановичу за то, что императрица Екатерина проявляла свое расположение к нему, голштинскому герцогу, посылала время от времени различные подарки и смотрела на него несравненно милостивее, нежели царь Петр.

К Монсу, только к нему, в эти нудно-томительные дни.

Вилим выражал желание быть ревностным ходатаем и неизменным советчиком в запутанных герцогских делах и намеревался даже принять деятельное участие в составлении брачного контракта. Чтобы ему, Карлу-Фридриху, не было особенно тоскливо, познакомил его с красивой гризеткой, недавно прибывшей в Петербург из самого Парижа. Вот и утеха, разгоняющая тягостные мысли. В компании с Вилимом не пропадешь, и можно даже улыбнуться, засмеяться, подогревая возрожденное веселье горячительными фряжскими напитками. Благодарность, большая благодарность за его дружбу и участие. За всеми сведениями и обнадеживающими увещеваниями в связи с затянувшимся царским решением об обручении следует обращаться к нему, Монсу, и, льстя себя надеждой на помощь столь влиятельного камергера, герцог немного успокоился, а чтобы скоротать тягучее время, решил получше ознакомиться с русским языком. Учителем стал переводчик швед, но после первых же уроков прилежание и послушание ученика непоправимо нарушилось. Да и до учения ли человеку, постоянно волновавшему себя мечтами, планами, надеждами на соблазнительно-выгодную женитьбу, к сожалению, все еще не известно на ком. Снова похудел, осунулся герцог, потерявший аппетит и прежний вкус к самой жизни.

Но сумерки и ночь уступают время рассвету и ясному дню; любое ненастье может распогодиться при солнце, и новые, знаменательные события ожидали герцога по возвращении царской четы из дальнего вояжа.

В день ангела цесаревны Анны Петровны на обеде и балу император Петр был очень ласков с ее величеством Екатериной, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы и герцогу, и всем голштинцам, находившимся при нем, дать полную уверенность, что именно в этот прекрасный день торжественного тезоименитства кронпринцессы Анны будет объявлено о предстоящем ее браке с герцогом. Но и в таком предположении произошла осечка. После этого оставалось надеяться на предстоящие большие торжества в Москве (куда придется тоже ехать) по случаю коронации Екатерины. Ну уж тогда-то, в тот самый день…

Герцог обратился к Монсу, попросив его узнать, когда можно будет его королевскому высочеству приехать во дворец проститься с государыней в связи с намеченным ее отбытием в Москву? Монс явился к герцогу с извинениями от Екатерины, что принять его она не может. Но посылает свой сердечный поклон и соболью шубу. Подарок – дорогая шуба… Значит, опять… опять надежда на благополучный и скорый исход затянувшегося его дела, и герцог одарил Монса золотой табакеркой.

Двух недель в пути не прошло – вот уже и Москва. Тверская улица, застроенная каменными домами вельможной знати. Первым построил здесь самый лучший трехэтажный дом в итальянском вкусе – с балконами и колоннами – тот самый сибирский губернатор князь Матвей Гагарин, кончивший свои дни на виселице в Петербурге.

Остановилась царская чета в старом московском государевом доме. Петр был рад увидеть просто обставленный свой кабинет с невысоким потолком, большим столом, стоявшим посреди комнаты; с потолка свешивалась большая модель парусника, жесткий стул с высокой деревянной спинкой, два железных шандала со свечами, – и больше ничего в кабинете не было. Вот и хорошо, вот и ладно!