Книга тысячи и одной ночи. Том 4. Ночи 270-434

И мы все поднялись и вошли в монастырь и увидали человека, который сидел в комнате на кожаном ковре, и он обнажил голову и устремил взор на стену. И мы приветствовали его, и он возвратил нам приветствие, не взглянув на нас глазом. И один человек молвил: «Скажи ему стихи: когда он слышит стихи, он начинает говорить».

И я произнёс такие два стиха:

«О прекраснейший из рождённых Евой на свет людей!
Не будь тебя, не прекрасен мир, не хорош бы был!
И тот, кому показал Аллах твой светлый лик,
Получил бы вечность, седин не зная и дряхлости!»

И, услышав от меня это, бесноватый повернулся к нам и произнёс такие стихи:

«Аллах знает ведь, что тоскую я,
Не могу открыть, что я чувствую,
Две души во мне – одна в городе,
А другая – та в другом городе,
И далёкая сходна с близкою,
И то чувствует, что я чувствую».

И затем он спросил: «Хорошо я сказал или плохо?» И мы ответили: «Ты сказал не плохо, а хорошо и прекрасно». И безумный протянул руку к камню, лежавшему возле него, и взял его, и мы подумали, что он кинет его в нас, и убежали от него, но бесноватый стал только бить себя камнем в грудь и говорил: «Не бойтесь? Подойдите ко мне ближе и выслушайте от меня что-то, и учитесь этому у меня».

И мы приблизились к нему, и он произнёс такие стихи:

«Своих светло-рыжих пред зарёй привела они,
Её посадили, и верблюды отправились.
Глава моя из тюрьмы любимую видели»
И в горести я сказал, а слезы текли мои,
Вот сад светло-рыжих! Поверни, чтобы простился я
В разлуке, – в прощанье с ней срок жизяи моей сокрыт.
Обет я блюду, любовь мою не нарушил я,
О, если бы знал я, что с обетом тем сделали!»

А потом он посмотрел на меня и спросил: «Знаете ли вы, что они сделала?» И я сказал: «Да, они умерли, помилуй их Аллах великий!»

И лицо бесноватого изменилось, и он вскочил на ноги и воскликнул: «Как ты узнал об их смерти?» – «Будь они живы, они не оставили бы тебя так, в таком состоянии», – отвечал я. И бесноватый молвил: «Ты сказал правду, клянусь Аллахом, но мне тоже не мила жизнь после них». И потом у него задрожали поджилки, и он упал лицом вниз, и мы поспешили к нему и стали его трясти, и увидели, что он мёртв, да будет над ним милость Аллаха великого! И мы удивились и опечалились о бесноватом сильной печалью, а зачтём мы обрядили его и похоронили…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двенадцатая ночь

Когда же настала четыреста двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Мубаррад говорил: „Когда этот человек упал мёртвый, мы опечалились о нем, и обрядили его и похоронили. А по возвращении в Багдад я пришёл к аль-Мутаваккилю, и он увидел следы слез у меня на лице и спросил: „Что это?“ И я рассказал ему всю историю, и ему стало тяжело, и он сказал: «Что побудило тебя к этому? Клянусь Аллахом, если бы я знал, что ты о нем не печалишься, я бы взыскал с тебя за него!“

И потом он горевал об этом весь остаток дня».

Рассказ о мусульманине и христианке (ночи 412—414)

Рассказывают, что АбуБекр ибн Мухаммед ибн аль-Анбари[425] говорил: «Я выехал из аль-Анбара, в одно из моих путешествий, в Аморию[426] в стране румов, и остановился по дороге в Монастыре Сияний, в селении поблизости от Аморви, и ко мне вышел начальник монастыря, глава монахов, которого звали Абд-аль-Масих[427], и привёл меня в монастырь, где я нашёл сорок монахов. И они почтили меня в этот вечер хорошим угощением. А наутро я уехал от них, и я видел у них великое рвение и благочестие, какого не видал у других. И я исполнил то, что было мне нужно в Амории, и вернулся потом в аль-Анбар. А когда настал следующий год, я отправился в паломничество в Мекку и, совершая обход вокруг храма, вдруг увидал Абд-аль-Масиха, монаха, который тоже совершал обход, и с ним было пять его сподвижников-монахов.