Книга тысячи и одной ночи. Том 4. Ночи 270-434

И я отправился к девушке и нашёл её стоящей за занавеской, и, увидав меня, она сказала: «О ибн Мансур, ты не исполнил моей нужды?» – «Кто осведомил тебя об этом?» – спросил я. И она оказала: «О ибн Мансур, я открыла ещё и другое: когда ты подал ему бумажку, он разорвал её и бросил и сказал тебе: „О ибн Мансур, какие бы ни были у тебя нужды, мы все исполним, кроме того, что нужно писавшей эту бумажку – нет для неё у меня ответа“. И ты поднялся сердитый, и он вцепился в твой подол и сказал тебе: „О ибн Мансур, сиди у меня, сегодня ты мой гость. Ешь, пей, наслаждайся, и веселись, и возьми себе пятьсот динаров“. И ты сидел у него, ел и пил, и наслаждался, и веселился, и развлекал его рассказами, и невольница спела такуюто песню с такими-то стихами, и он упал без памяти».

И я спросил её, о повелитель правоверных: «Разве ты была с нами?» И она сказала: «О ибн Мансур, разве не слышал ты слов поэта:

Сердца влюблённых, право, имеют очи,
И видят то, что видящий не видит.

Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить её…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста тридцать первая ночь

Когда же настала триста тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: „Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить её“.

И потом она подняла глаза к небу и сказала: «Боже мой и господин и владыка, как ты испытал меня любовью к Джубейру ибн Умейру, так испытай его любовью ко мне, если даже любовь перейдёт из моего сердца в его сердце».

И затем она дала мне сто динаров за мой путь, и я взял их и пошёл к султану Басры и увидел, что тот уже приехал с охоты. И я взял у него положенное и вернулся в Багдад.

Когда же наступил следующий год, я отправился в город Басру, чтобы попросить, как обычно, положенное мне жалованье, и султан дал мне положенное. И когда я хотел возвратиться в Багдад, я стал размышлять про себя о девушке Будур и сказал: «Клянусь Аллахом, я непременно пойду к ней и посмотрю, что произошло у неё с её другом».

И я пришёл к её дому и увидел, что у ворот подметено и полито, и что там стоят слуги, челядинцы и прислужники, и сказал про себя: «Быть может, забота в сердце девушки перелилась через край и она умерла, и поселился в её доме эмир из эмиров?» И я ушёл и вернулся к дому Джубейра ибн Умейра аш-Шейбани и знал, что скамьи перед ним обвалились, и не нашёл возле его дома слуг, как обычно, и тогда я сказал себе: «Быть может, он умер».

И я стал у ворот его дома и принялся лить слезы и оплакивать дом такими стихами:

«Владыки, что тронулись, и сердце идёт им всюду,
Вернитесь – вернётесь вы, вернётся и праздник мой.
Стою я у ваших врат, оплакиваю ваш дом,
И льётся слеза моя, и веки друг друга бьют,
И дом вопрошаю я, рыдая, и ставку их,
Где тот, кто и милости и щедрость оказывал?
Иди же путём своим, – любимые тронулись
С полей, и закиданы землёю они теперь.
Аллах, не лиши меня возможности видеть их
Красоты и вдоль и вширь, и свойства их сохрани!»

И пока я оплакивал жителей этого дома такими стихами, о повелитель правоверных, вдруг бросился ко мне из дома чёрный раб и сказал: «О старец, замолчи, да лишится тебя твоя мать! Что это ты, я вижу, оплакиваешь этот дом такими стихами?» – «Я знал, что он принадлежал одному из моих друзей», – ответил я. «А как его имя?» – спросил негр. И я ответил: «Джубейр ибн Умейр аш-Шейбани». – «А что же с ним случилось?» – воскликнул негр. «Слава Аллаху, вон он – по-прежнему богат и благоденствует и властвует, но только Аллах испытал его любовью к девушке, которую Зовут Ситт-Будур, и он залит любовью к ней, и от сильной страсти и мучения он подобен большому брошенному камню. Если он проголодается, то не говорит: „Накормите меня“, а если захочет пить, не говорит: „Напоите меня“.

«Попроси для меня разрешения войти к нему», – сказал я. И раб ответил: «О господин, войдёшь ли ты к тому, кто разумеет, или к тому, кто не разумеет?» – «Я непременно войду к нему при всех обстоятельствах!"сказал я, и раб вошёл в дом, чтобы спросить позволения, а потом он вернулся ко мне с разрешением. И я вошёл к Джубейру и увидал, что он подобен брошенному камню и не понимает ни знаков, ни объяснений. Я заговорил с ним, но он не заговорил со мною, и один из слуг его сказал мне: „О господин, если ты помнишь какие-нибудь стихи, скажи их ему и возвысь голос, тогда он очнётся и обратится к тебе“.

И я произнёс такие два стиха: