Книга тысячи и одной ночи. Том 7. Ночи 756-894.

«Доколь приходить ты будешь в стан, чтобы плакать,
А дом уже с горестью о строившем плачет?
Ведь были в нем радости, пока не уехали
Жильцы, и сияли в нем блестящие солнца.
Где луны, которые тогда восходили в нем?
Превратности свойства их прекрасные стёрли.
Забудь о красавицах, которых любил ты встарь, —
Смотри, не вернутся ль дни опять с ними вместе?
Не будь тебя, из дому жильцы б не уехали,
И ворона ты над ним тогда бы не видел».

И Масрур заплакал сильным плачем, услышав эти слова и поняв нанизанные стихи. А сестра Зейн-аль-Мавасиф знала, какова их любовь, страсть, тоска и безумие, и она сказала Масруру: «Заклинаю тебя Аллахом, о Масрур, держись вдали от этого жилища, чтобы не узнал о тебе кто-нибудь и не подумал, что ты приходишь ради меня. Ты заставил уехать мою сестру и хочешь, чтобы я тоже уехала! Ты ведь знаешь, что, не будь тебя, дом бы не лишился обитателей; утешься же и оставь его. То, что прошло – прошло». И Масрур, услышав эго от её сестры, заплакал сильным плачем и сказал ей: «О Насим, если бы мог летать, я бы, право, полетел с тоски по ней. Как же мне утешиться?» – «Нет для тебя хитрости, кроме терпения», – ответила Насим. И Масрур сказал: «Прошу тебя, ради Аллаха, напиши ей от себя и принеси нам ответ, чтобы моё сердце успокоилось и потух бы огонь, который внутри меня». – «С любовью и удовольствием», – ответила Насим.

И потом она взяла чернильницу и бумагу, и Масрур начал ей описывать, как сильна его тоска и как он борется с муками разлуки, и он говорил: «Это письмо со слов безумного, огорчённого, бедного, разлучённого, к кому не приходит покой ни ночью, ни в час дневной, а напротив, он плачет обильной слезой. Веки от слез у него разболелись, и горести в сердце его разгорелись, печаль его продлилась, и волненье его участилось, как у птицы, что дружка лишилась, и быстро гибель к нему устремилась. О, как в разлуке с тобой я страдаю, о, как о дружбе твоей я вздыхаю! Измучило тело моё похуданье, и ливнем лью слезы я от страданья. И в горах и в равнинах теперь мне тесно, и скажу я от крайней тоски по прелестной:

«Тоска моя по их домам осталась,
И страсть к их обитателям все больше.
И послал я вам повесть долгую о любви моей,
И чашу страсти дал мне выпить кравчий,
По отъезде вашем, когда вдали живёте вы,
Проливают веки потоки слез обильных.
Вожак верблюдов, к становищу ты сверни —
Ведь все сильней пылает моё сердце.
Привет ты мой передай любимой и ей скажи:
«Одни уста твои его излечат».
Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок,
И в сердце он метнул стрелу разлуки.
Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя
И разлука с ней, и нет мне утешенья.
И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,
Что верен буду клятвам и обетам.
Ни к кому не склонён, и страсти к вам не забыл ведь я.
И как утешится влюблённый страстно?
От меня привет и желанье мира я шлю теперь,
И с мускусом он смешан на бумаге».

И удивилась сестра её Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила его одному из купцов и сказала ему: «Не отдавай этого никому, кроме моей сестры или её невольницы Хубуб». И купец сказал: «С любовью и охотой!»

И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продиктовано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и плакала до тех пор, пока её не покрыло беспамятство, а очнувшись, она потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и, описав свою тоску, страсть и волненье и то, как её влечёт к любимым, она пожаловалась ему на своё состояние и на поразившую её любовь к нему…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятьдесят седьмая ночь