Книга тысячи и одной ночи. Том 7. Ночи 756-894.

Что же касается матери Хасана, то она ждала его до времени ужина, но не услышала его голоса и не узнала о нем вестей вообще и совершенно. И она пришла к дому и увидела, что он отперт, и, войдя, не увидала в нем никого и не нашла ни сундуков, ни денег. И поняла она, что её сын пропал и что исполнился над ним приговор, и стала бить себя по щекам и разодрала свои одежды и начала кричать и вопить, восклицая: «Увы, мой сын! Увы, плод моей души!» – а потом произнесла такие стихи:

«Терпенье уменьшилось, волненье усилилось;
Сильнее рыдания о вас и привязанность.
Аллахом клянусь, в разлуке с вами нет стойкости,
И как мне быть стойкою, расставшись с надеждами?
И после любимого могу ль насладиться сном,
И кто наслаждается, живя в унижении?
Уехал ты, и тоскует дом, и живущий в нем,
И чистую замутил в колодце ты воду мне.
Ты был мне помощником во всех моих бедствиях,
Ты славой мне в мире был, и сыном, и помощью,
О, пусть не настал бы день, когда в отдаленье ты
От глаз, если вновь тебе вернуться не суждено!»

И она плакала и рыдала до утра, и вошли к ней соседи и спросили её про сына, и она рассказала им о том, что случилось у него с персиянином, и решила, что она никогда не увидит его после этого. И она стала ходить по дому и плакать, и, когда она ходила по дому, она вдруг увидела две строки, написанные на стенке. И она позвала факиха, и тот прочитал их, и оказалось, что в этих строках написано:

«Летела тень Лейлы к нам, когда одолел нас сон
Под утро, и все друзья в равнине заснули.
По вот пробудились мы, когда прилетела тень,
И вижу я – дом пустой и цель отдалённа».

И, услышав эти стихи, мать Хасана закричала: «Да, о дитя моё, дом пустой и цель отдалённа!» И соседи оставили её, пожелав ей быть стойкой и вскоре соединиться с сыном, и ушли, а мать Хасана не переставая плакала в часы ночи и част дня. И она построила посреди дома гробницу и написала на ней имя Хасана и число его исчезновения и не покидала этой гробницы, и это было всегда для неё обычным с тех пор, как сын оставил её.

Вот что было с нею. Что же касается её сына Хасана и персиянина, то персиянин был магом2 и очень ненавидел мусульман, и всякий раз как он овладевал кемнибудь из мусульман, то губил его. Это был человек скверный, мерзкий, кладоискатель, алхимик и нечестивец, как сказал о нем поэт:

Он пёс, и рождён был псом, и дед его тоже пёс,
А блага не жди от пса, что псом был рождён на свет.

И ещё такой стих:

Злодеев сын, собачий сын, ослушник он,
Разврата сын, обмана сын, отступник он!

И было имя этого проклятого – Бахрам-маг, и каждый год у него был один мусульманин, которого он Захватывал и убивал над кладом. И когда удалась его хитрость с Хасаном-ювелиром, он проплыл с ним от начала дня до ночи, и корабль простоял у берега до утра. А когда взошло солнце и корабль опять поплыл, персиянин приказал своим рабам и слугам принести сундук, в котором был Хасан, и ему принесли его, и персиянин открыл сундук и вынул оттуда Хасана. Он дал ему по» нюхать уксусу и вдунул ему в нос порошок, и Хасан чихнул и изверг бандж и раскрыл глаза и посмотрел на» право и налево и увидел себя посреди моря, и корабль плыл, и персиянин сидел подле него.

И понял Хасан, что это хитрость с ним устроенная, и устроил её проклятый Бахрам-маг, и что он попал в беду от которой предостерегала его мать, и тогда Хасан произнёс слова, говорящий которые не устыдится: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Боже мой, будь милостив ко мне в твоём приговоре и дай мне терпение в испытании твоём, о господь миров!» А потом он обратился к персиянину и заговорил с ним мягкими словами и сказал ему: «О мой родитель, что это за по» ступки, и где хлеб и соль и клятва, которой ты мне поклялся?» И персиянин посмотрел на него и сказал: «О пёс, разве подобный мне признает хлеб и соль? Я убил тысячу юношей таких, как ты, без одного, и ты завершишь тысячу».

И он закричал на Хасана, и тот умолк и понял, что стрела судьбы пронзила его…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот восемьдесят вторая ночь