Книга утраченных имен

«Мужайся, – говорил ее отец, французский которого до сих пор был далек от совершенства, и в нем все еще слышался польский акцент. – Не вешай нос. Немцы смогут причинить нам беспокойство лишь в том случае, если мы сами им это позволим».

Но его оптимизм не соответствовал реальности. Немцы совершенно свободно доставляли французским евреям множество неприятностей, не спрашивая разрешения у Евы и ее родителей.

Ева снова посмотрела на небо и задумалась. Она собиралась вернуться домой пешком, чтобы не пользоваться метро, где ввели новые правила: евреи теперь могли ездить только в последнем, самом жарком и душном вагоне. Но раз вот-вот начнется дождь, то, возможно, лучше бы спуститься в подземку.

– А, mon petit rat de biblioth`eque[1], – послышался низкий голос у нее за спиной, выдернувший Еву из ее размышлений. Даже не оборачиваясь, она поняла, кто это, ведь только один из Евиных знакомых ласково называл ее «моим маленьким книжным червем».

– Bonjour[2], Жозеф, – сухо ответила она, почувствовав, как загораются ее щеки, – он ей нравился, и это ее смущало. Жозеф Пелетье, один из немногих студентов факультета английского языка, носивший желтую звезду, в отличие от нее был евреем только наполовину и не соблюдал религиозных традиций. Жозеф, высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами и светло-голубыми глазами, напоминал кинозвезду. И Ева знала, что многие девчонки с ее факультета согласились бы с ней, даже католички, чьи родители не допустили бы, чтобы за их дочерьми ухаживал еврей. Впрочем, Жозеф был не из тех, кто привык ухаживать. Скорее, он попытался бы соблазнить вас в темном углу библиотеки, а затем оставил бы на грани обморока.

– У тебя ужасно задумчивый вид, малышка, – сказал он, улыбаясь и целуя ее в обе щеки в знак приветствия. Его мать знала Еву с рождения, и он обращался с ней так, словно она все еще маленькая девочка, как в их первую встречу, хотя теперь Еве было уже двадцать три, а Жозефу – двадцать шесть лет.

– Да вот размышляю, пойдет дождь или нет, – ответила она, отстраняясь от него, прежде чем он успел заметить, как она зарделась от его прикосновений.

– Ева. – От того, как он произнес ее имя, ее сердце учащенно забилось. Когда она осмелилась снова посмотреть на него, его взгляд был полон тревоги. – Я искал тебя.

– Зачем? – На мгновение у нее появилась надежда, что он скажет: «Чтобы пригласить на обед». Но нет, мысль абсолютно нелепая. Да и куда они могли пойти? Для людей, которые носили желтые звезды, все заведения были закрыты.

Он наклонился к ней:

– Чтобы предупредить. Говорят, назревает нечто нехорошее. Массовые аресты. В пятницу. – Он горячо дышал ей в ухо. – У них в списке двадцать тысяч евреев, родившихся за границей.

– Двадцать тысяч? Но этого не может быть!

– Еще как может. Моим друзьям стоит верить.

– Твоим друзьям? – Их взгляды встретились. Разумеется, она слышала о подполье, о людях, которые вели подрывную деятельность против нацистов в Париже. Неужели он их имел в виду? Да и кто еще мог обладать такими сведениями? – Почему ты так уверен, что они правы?

– А почему ты в этом сомневаешься? Думаю, тебе и твоим родителям лучше спрятаться где-нибудь в ближайшие несколько дней. На всякий случай.

– Спрятаться? – Отец Евы ремонтировал пишущие машинки, мать подрабатывала портнихой. Денег едва хватало на то, чтобы заплатить за квартиру, и о том, чтобы найти отдельное место для укрытия, не могло быть и речи. – Может, нам сразу снять номер в «Ритце»?

– Ева, это не шутка.

– Я не люблю немцев так же, как и ты, Жозеф, но двадцать тысяч человек? Нет, я в это не верю.

– Тогда просто будь осторожна, малышка. – В это мгновение небеса разверзлись. Жозеф растворился за пеленой дождя, исчез в море зонтиков, раскрывшихся над ведущими от библиотеки дорожками между фонтанами.

Ева выругалась себе под нос. Дождевые капли обрушились на мостовую, заблестевшую в полумраке сумерек, как будто ее полили маслом, и едва Ева сбежала со ступенек, чтобы направиться в сторону улицы дез-Эколь, как сразу же промокла до нитки. Она попыталась натянуть кофту на голову, чтобы защититься от ливня, но звезда, которая была размером с ее ладонь, оказалась прямо над ее лбом.

– Грязная жидовка, – пробормотал проходивший мимо мужчина, чье лицо было скрыто зонтом.

Нет, сегодня Ева не поедет в метро. Она глубоко вздохнула и побежала в сторону реки, над которой, словно глыба, возвышался собор Парижской Богоматери. Домой.

– Как дела в библиотеке? – Отец Евы сидел во главе их маленького стола. Мать, в обтягивающем ее полное тело изношенном хлопковом платье и с вылинявшей косынкой на голове, разливала жидкий картофельный суп – сначала в его тарелку, а затем в тарелку Евы. Они все попали под дождь, и теперь их свитера висели и сушились у открытого окна, а желтые звезды безмолвно взирали на них, как три маленьких солдатика, выстроившихся в шеренгу.

– Все замечательно. – Ева дождалась, пока мать сядет, и только потом приступила к скудной трапезе.