Книга ужасов

Ей было девятнадцать, когда она умерла, и осталось девятнадцать сейчас. Последние восемь лет ей было девятнадцать, но тело не разложилось. Она лежала на постели из трав; всё тело было обложено травами. Ветки и связки сухих цветов виднелись в каждой складочке простыни, саваном окутывавшей ее тело. Их острый и пряный запах пьянил.

– Как думаешь, это бабушка сделала? – Джина стояла у меня за спиной. – То есть не это… Она ее убила? Может, не нарочно, просто случайно, а потом не могла нам признаться?

– Сейчас я и сам не знаю, что думать.

Я убрал часть хлама вокруг, чтобы было больше света. Кожа Шай была белой, как фарфор, но тусклой и лишенной жизни. На дальней от меня щеке виднелось несколько синеватых линий, похожих на незажившие царапины. Аккуратно, словно боясь поранить, я повернул ей голову, прощупал шею и затылок. Там не было открытых ран. Кожа на шее тоже была белой, но в каких-то пятнах и разводах, словно мрамор.

– Сделай мне одолжение, – сказал я Джине, – проверь остальное.

Джина выпучила глаза:

– Я? Почему я? Кто из нас толстокожий тюремный охранник?

Именно в этот момент до меня дошло, что всё происходит на самом деле; именно тогда, в самый неподходящий момент, глупые мысли приходят в голову. Я офицер исправительных учреждений, – захотелось мне ее поправить. – Мы не любим, когда нас называют охранниками.

– Она моя сестра, которая так и осталась юной, – сказал я вместо этого. – Мне не следует… Она бы этого не захотела.

Джина подошла ближе, я уступил ей место и повернулся к ним спиной, слушая шелест простыни и потрескиванье сухой травы. Я рассматривал чердак и обнаружил пару мышеловок, одна из которых была с приманкой, другая уже захлопнулась; наверное, здесь были и другие. Их тоже расставила бабушка. Она не хотела, чтобы рядом с Шай бегали мыши.

– Она… – голос Джины дрожал, – ее спина и задняя часть ног сплошь темно-фиолетовые.

Это просто кровь стекла. Так бывает. По крайней мере, теперь мы знаем, что она умерла не от кровопотери. И то хорошо.

– Что мне искать, Дилан?

– Повреждения, раны. От чего она умерла?

– Здесь есть довольно глубокий порез на бедре. Все ноги исцарапаны. И живот. А эти полосы на животе… не знаю, может, следы от веревки?

Во мне всё сжалось:

– Ее изнасиловали? Проверь интимные места.

– По-моему, там все в порядке.

– Хорошо, прикрой ее, пожалуйста.

Я осмотрел руки и кончики пальцев Шай. Некоторые ногти были сломаны, под другими осталась грязь. Одна ступня была чистой, на второй виднелись грязные разводы, как будто в последние минуты своей жизни она оказалась без одной туфли. Бабушка явно старалась ее отмыть, но получилось не слишком тщательно; может, потому, что она плохо видела.

Я вернулся к ее шее. Соедини точки, и получишь линии. Будь ее кожа не такой бледной, все бы выглядело гораздо хуже, как синевато-багровые синяки. – Мне кажется, ее задушили, – сказал я Джине, – причем сжимали не только шею, а все тело. Кто-то сжимал и душил ее, как питон, пока она не перестала дышать.

Мы накрыли тело простыней, чтобы защитить от пыли, и она как будто снова погрузилась в свой длинный странный сон.

– Что ты хочешь сделать? – спросила Джина, и я ничего не ответил.

– Давай сами ее похороним здесь. Пусть это будет нашей тайной. Никто не узнает. Так будет лучше.

Эта мысль мне понравилась, но на минуту-две, не больше. Потом перестала нравиться.

– А ты не думаешь, что бабушка тоже знала? Она ведь не стала этого делать, хотя и могла. Если уж у нее хватало сил работать в саду и затащить Шай на чердак, то с рытьем могилы она бы тоже справилась. За эти восемь лет мне ни разу не показалось, что она выжила из ума. А тебе?

Джина покачала головой:

– Мне тоже.

– Значит, у нее были причины сохранять тело Шай.

Мы решили спуститься вниз, потому что еще одна ночь и еще один день уже ничем не могли повредить нашей сестре.

И только тогда заметили на полу конверт, должно быть выпавший, когда Джина снимала с Шай простыню.