«Предшественницами Монгольской империи (Чингисхана. — А. М.
), — писал американский ученый, — были имперские конфедерации, использовавшие принципы племенной организации (выделено мной. — А. М.). Племенные вожди управляли на локальном уровне, в то же время имперская структура основывалась на монополии на внешнюю политику и военные дела… Особенностью имперских конфедераций было включение в их состав племен без разрушения их трайбалистской структуры (племенной обособленности. — А. М.)… На местном уровне составляющие конфедерацию племена (в том числе и монголоязычные. — А. М.) управлялись почти так, как до их включения в состав кочевой империи. Местные вожди и старейшины сохраняли значительную автономию из-за их тесных связей с соплеменниками. Поэтому, когда имперская структура разваливалась, вожди племен были готовы проявиться как автономные политические деятели»[16].Действительно, исторические источники свидетельствуют о том, что возникавшее и процветавшее в кочевом обществе (на территории современной Монголии) государство постепенно приходило в упадок и распадалось, и тогда древнее монгольское общество снова полностью возвращалось к родовой и аймачной организации…
Такая историческая закономерность позволила исследователям охарактеризовать путь эволюции древнего общества монгольских кочевников как «спиралеобразный».Главная причина этого многовекового спиралеобразного процесса, как считал монгольский ученый Ш. Бира (1927–2022), заключалась в том, что «появление государства (в форме конфедерации. — А. М.
) в этом обществе не приводило к коренному изменению и уничтожению старого родового строя, родовой и аймачной (племенной. — А. М.) организации, основывавшихся на кочевом скотоводстве…»[17]Отметим, что в течение всего I и в начале II тысячелетия н. э. не менялась не только родовая и аймачная организация древнего монгольского общества, но и господствовавший в нем способ хозяйствования — «особый тип производящего хозяйства — кочевое скотоводство»,
а также порожденный им хозяйственно-культурный тип скотоводов-кочевников сухих степей Евразии.Кроме того, в этот период времени устойчиво сохранялись и такие формы предшествовавшего ему способа хозяйствования (присваивающей экономики),
как охота, рыболовство и собирательство. Это сосуществование двух способов хозяйствования обусловило наличие в регулятивных системах существовавших на территории Монголии конфедераций признаков обоих и их преемственность.При этом из древнекитайских хроник и тюркских источников явствует, что каждое последующее раннефеодальное государство кочевых народов, которое образовывалось на территории Монголии, не только в той или иной мере наследовало правовые традиции предшественника, но и само, участвуя в законотворческом процессе, развивало эти традиции, обогащало их собственными правовыми обычаями и нормативно-правовыми актами[18]
.Все это правовое наследие,
передаваясь потомкам из поколения в поколение, дошло до эпохи прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), а затем до эпохи и самого Чингисхана, оказав заметное влияние на формирование его мировоззрения, которое, в свою очередь, обусловило правовые и моральные нормы поведения, впоследствии сформулированные самим Чингисханом и, по его мнению, «для народа ко всему пригодные».Именно поэтому вслед за католическим миссионером Плано Карпини можно с уверенностью сказать, что функционировавшая, развивавшаяся и обновлявшаяся на протяжении четырех столетий (VIII–XII вв.), в эпоху собственно прародителей Чингисхана, социально-регулятивная система
явилась предтечей появления «новой системы права — права ханского или имперского»[19], созданного Чингисханом.Исходя из этого, первую главу
[20] нашего повествования мы посвятили древнемонгольскому родоплеменному обществу эпохи прародителей Чингисхана: важнейшим этапам его эволюции, сосуществовавшим в нем формам присваивающей и производящей экономики и соответствовавшей этому «смешанному» способу ведения хозяйства социально-регулятивной системе.