Книга VI. 1657-1676

Некоторые из членов этих шестнадцати первостепенных фамилий были люди даровитые; но, кроме стариков Морозова и Трубецкого, а из молодых одного Салтыкова, мы не видим никого в приближении, имеющим важное влияние на дела. Из фамилий древних, но второстепенных пробивали себе дорогу к первым местам Долгорукие в особе знаменитого воеводы князя Юрия Алексеевича. Об нем встречаем неблагоприятный отзыв иностранца, что он хотел казаться Фабием, но похож был на Катилину: отзыв голословный, а потому мы не имеем права на нем успокоиваться; мы знаем военные заслуги Долгорукого; другие же его действия так мало известны, что мы решительно не имеем средств определить степень его сходства с Катилиною. На военном же поприще чаще всего встречались мы с князем Григорием Григорьевичем Ромодановским. Одна отрасль князей Стародубских — знаменитые Пожарские — сходит со сцены, другая, Ромодановские, остается и сильно поднимается. Князь Григорий, как говорят, отличался свирепостию характера и телесною силою, был больше солдат, чем вождь; превосходил всех военною пылкостию, неутомимою деятельностию, быстротою и львиным мужеством; в Малороссии, как мы видели, он приобрел расположение жителей. О других Ромодановских, князьях Василии Григорьевиче и Юрии Ивановиче, встречаем только дурные отзывы. В военной истории царствования Алексея Михайловича, особенно в истории Разинского бунта, обозначились имена князей Борятинских: князю Юрию принадлежит честь первого и последнего поражения страшного вора; но мы встречались также с свидетельствами и о дурных поступках самого Борятинского. Нередко встречается в военных известиях имя боярина и воеводы князя Григория Семеновича Куракина: об нем отзываются как о характере незначительном, и мы не имеем возможности опровергнуть этого отзыва. О другом Куракине, князе Фед. Феодоровиче, говорят, что выбор его в воспитатели царевичу Феодору Алексеевичу был выбор неудачный.

Наконец, переходим к самым близким людям: Милославским, Стрешневу, Хитрово. Все свидетельства единогласно говорят о способностях Милославских, как знаменитого боярина Ильи, тестя царского, так и родственников его, Ивана Михайловича и Ивана Богдановича; но ни в одном из них умственным способностям не соответствовали нравственные достоинства. В Иване Богдановиче, известном нам защитою Симбирска от Разина, указывают даже обширные познания, но соединенные с хитростию. Любопытно, что сохранилось известие (впрочем, иностранное) о Богдане Матвеевиче Хитрово как человеке кротком, приветливом, неутомимом ходатае за несчастных, не затыкающем ушей от просителей, особенно иностранных. Последние слова могут дать нам разгадку такого лестного отзыва о человеке, которого мы знаем преимущественно по распоряжению с патриаршим сыном боярским; но как бы пристрастен ни был этот отзыв, все же мы должны заключить, что Хитрово в известных случаях, с известными людьми мог являться кротким и приветливым, и должны заключить, какого опасного врага приобрел себе Никон в Хитрово. Мы видели, что Хитрово был врагом Нащокина; но известие об особенном расположении Хитрово к иностранцам заставляет нас и его по направлению причислить к людям, смотревшим на запад, как Морозов, Ртищев, Нащокин и Матвеев. О другом враге Никона, Родионе Матвеевиче Стрешневе, говорится, что царь Алексей Михайлович считал его не подлежащим человеческим страстям — новое объяснение, почему царь мог так колебаться между Никоном и врагами его, если авторитет патриарха мог перетягиваться авторитетом Стрешнева. Наконец, встречаем отзыв о третьем враге Никона, Никите Михайловиче Бобарыкине, родственнике Романовых и Шереметевых, который представляется человеком, любящим добро, праводушным и совершенно бескорыстным. Если у царя составилось именно такое мнение о Бобарыкине, то понятно, почему он не спешил удовлетворить Никона, по жалобам которого Бобарыкин являлся совершенно иным человеком.