Книга воспоминаний

Вечера, полные ленивой неги… Легкий флирт с двумя красивыми русскими барышнями, с которыми мы никогда бы не могли встретиться в Петербурге, ибо они — не нашего круга. Я вспоминаю Мунчи и индейских набобов. Мне опять скучно.

— Посмотрите на нашего Будду, — подтрунивает брат Михаил: — ему в цивилизованном обществе не по себе.

Новое прозвище льстит моему самолюбию, хотя и не делает большой чести божественному учителю.

Снова Петербург… Блестящий зимний сезон. Большой бал в Зимнем Дворце и целая серия балов в великосветских домах. Я считаю дни, которыми отделяют меня от весны, когда мистер Б. обещал прислать мою яхту в Россию. На балах я танцую только с Ксенией.

Слава Богу, «Тамара», наконец, прибыла. Её гордые очертания вырисовываются у пристани за Николаевским мостом. Я устраиваю на борту завтрак для моих родных.

— Сандро, — говорить мой отец: — ты с ума сошел! Ты собираешься отправиться в кругосветное путешествие на этой скорлупке!

Отец мой никогда не понимал притягательной силы моря. Мы, конечно, говорили с ним на разных языках. Только Государь Император, любящий морское дело, хвалил «Тамару». Каждое лето он плавает в водах Финского залива на своей великолепной «Царевне». Этим летом он выразил пожелание, чтобы я на «Тамаре» сопровождал его в плавании.

Наступают блаженные дни. Нас окружает строгая красота шхер. Я обедаю в семье Государя рядом с Ксений. Это недели отдыха Государя. По вечерам мы играем в глупую карточную игру, которая называется Волки.

В сентябре я прощаюсь с Петербургом, по крайней мере, на два года. «Тамара» гордо спускается по Неве, имея целью… берега Индии. Я убедил моего брата Сергея меня сопровождать. Мы должны были встретиться в одном из портов Дальнего Востока с Цесаревичем Георгием, который совершает кругосветное путешествие.

Адмиралтейский шпиль становится все тоньше… Мое сердце бьется радостнее.

2

Сама судьба была против нас. Едва мы прибыли на Дальний Восток, как начали приходить из дома дурные вести. Во-первых, брат Михаил женился на прелестной, но не принадлежавшей, однако, ни к одной из царствовавших фамилий девушке, и возбудил этим против себя гнев Государя и всей семьи.

Потом заболел Георгий Александрович. Доктора нашли у него туберкулез обоих легких, что потребовало его немедленного отъезда на Кавказ, в Аббас-Туман. И, наконец, в то время, когда мы путешествовали по Индии, пришло известие о смерти нашей матери. Она умерла от разрыва сердца, заболев в поезде по дороге в наше имение в Крыму Ай-Тодор, где каждое деревцо, каждый цветок были посажены под её наблюдением. Оставив «Тамару» в порту Бомбея, мы пересели на быстроходный пассажирский пароход и поспешили обратно в Россию. С тех пор моя нога не ступала больше на священную почву Индии.

Михайловский дворец был полон глубокой скорбью. Отец бесцельно бродил из одной комнаты в другую. В течение долгих часов он сидел безмолвный, куря одну за другой толстые сигары и пристально глядя вдоль длинных полуосвещенных коридоров, как бы ожидая услышать оттуда ласковый голос матушки, который бы напомнил ему, что нельзя курить в гостиной. Он упрекал Михаила, за его женитьбу, так как видел в ней причину обострения болезни матери, и не мог себе простить, что отпустил её одну в Крым. Отцу исполнилось 59 лет.

Скоропостижная смерть его верной подруги напомнила ему о его годах. Смыслом всей его жизни были Кавказ и его жена. После того, как завистливые люди и воля Всевышнего отняли у него и то, и другое, жизнь потеряла для него всякий интерес. Конечно, оставались дети, нас было семеро, но мы выросли в преклонении перед отцом, как пред человеком сильной воли и долга, бывшим для нас олицетворением великолепной эпохи Императора Николая I. Говоря о нем, мы называли отца между собою Михаилом Николаевичем; беседуя с ним, мы взвешивали каждое слово и сдерживали свои чувства. В его горе — все наши сердца разделяли его скорбь, но мы не знали, как выразить ему словами наши симпатии. Мы сидели молча, около него и в моих ушах звучали слова Библии: И так сидели они с ним на земле семь дней и семь ночей, и никто не говорил ему ни слова, так как они видели, что горе его безмерно.

В те дни Петербург показался мне более, чем когда-либо, ненавистным. Я выпросил у Государя должность в Черноморском флоте, и был назначен вахтенным начальником на броненосец «Синоп». В течение двух лет я очень много работал там, и только раз взял в феврале 1892 года отпуск на две недели, чтобы навестить Георгия Александровича в Аббас-Туман.

Он жил там в полном одиночестве, и единственным его развлечением являлось сметание снега с крыши домов. Доктора полагали, что холодный горный воздух подействует на его больные легкие благотворно. Мы спали в комнате при открытых окнах при температуре в 9 градусов ниже нуля, под грудой теплых одеял. Георгий Александрович знал о моей любви к его сестре Ксении и это, в соединении с нашей старой дружбой и общим интересом к военному флоту, сблизило нас, как братьев.