Книга воспоминаний

Что же касается её младшей дочери, Великой Княгини Ольги Александровны, то самые заклятые враги династии не могли сказать ничего, кроме самого хорошего о её бескорыстной работе по уходу за ранеными. Женщины с душевными качествами Великой Княгини Ольги представляют собою редкое явление. Всегда одетая, как простая сестра милосердия и разделяя с другой сестрой скромную комнату, она начинала свой рабочий дань в 7 час. утра и часто не ложилась всю ночь подряд, когда надо было перевязать вновь прибывших раненых. Иногда солдаты отказывались верить, что сестра, которая так нежно и терпеливо за ними ухаживала, была родною сестрой Государя и дочерью Императора Александра III.

Ее личная жизнь сложилась несчастливо. Она была первым браком замужем за принцем Петром Александровичем Олденбургским, человеком с нею совершенно различным по характеру. Великая Княгиня Ольга Александровна любила искренно и глубоко одного офицера Кирасирского её Величества полка по фамилии Куликовский. Мы все надеялись, что Государь разрешит ей развестись с мужем и вступить в новый брак. Я был очень рад, когда однажды, ясным зимним утром в 1916 году мы сопровождали Ольгу Александровну и ротмистра Куликовского в маленькую церковь в пригороде Киева. Это была очень скромная, почти тайная от всех свадьба: невеста, жених, вдовствующая Императрица, я, две сестры из общины Красного Креста и четыре офицера Ахтырского гусарского полка, шефом которого состояла Великая Княгиня. Служил старенький батюшка. Его слабый голос, казалось, шел не из церкви, а раздавался откуда-то издалека. Все мы были очень довольны. Я никогда не относился к Ольге, как к моей невестке: она была моим дорогим другом, верным товарищем и советчиком, на которого можно было положиться.

6

С наступлением лета 1916 года бодрый дух, царивший на нашем, теперь хорошо снабженным всем необходимым, фронте, был разительным контрастом с настроениями тыла. Армия мечтала о победе над врагом и усматривала осуществление своих стремлений в молниеносном наступлении армий генерала Брусилова. Политиканы же мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности сравнительно часто бывать в Петербурге. И я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом.

Можно было с уверенностью сказать, что в нашем тылу произойдет восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар. Я испытывал страшное раздражение. Я горел желанием отправиться в Ставку и заставить Государя тем или иным способом встряхнуться. Если Государь сам не мог восстановить порядка в тылу, он должен был поручить это какому-нибудь надежному человеку с диктаторскими полномочиями. И я ездил в Ставку. Был там даже пять раз.

И с каждым разом Никки казался мне все более и более озабоченным и все меньше и меньше слушал моих советов да и вообще кого-либо другого. Восторг по поводу успехов Брусилова мало помалу потухал, а взамен на фронт приходили из столицы все более неутешительные вести.

Верховный Главнокомандующий пятнадцатимиллионной армией сидел бледный и молчаливый в своей Ставке, переведенной ранней осенью в Могилев. Докладывая Государю об успехах нашей авиации и наших возможностях бороться с налетами немцев, я замечал, что он только и думал о том, когда же я наконец окончу мою речь и оставлю его в покое, наедине со своими думами. Когда я переменил тему разговора и затронул политическую жизнь в С. Петербурге, в его глазах появились недоверие и холодность. Этого выражения, за всю нашу сорокалетнюю дружбу, я ещё у него никогда не видел.

Я остался к завтраку, который был подан в саду, прилегавшем к канцелярии Ставки. Беседа была натянутой. Присутствовавшие были главным образом заинтересованы живыми репликами двенадцатилетнего Цесаревича, приехавшего в гости к своему отцу в Могилев. После завтрака я отправился к моему брату Великому Князю Сергею Михайловичу, бывшему генерал-инспектором артиллерии и имел с ним беседу. По сравнению с Сергеем Михайловичем, брат мой — Николай Михайлович был прямо оптимистом! Последний по крайней мере находил средства к борьбе в виде необходимых реформ. Настроение Сергея было прямо безнадежным. Живя в непосредственной близости от Государя, Сергей видел, как приближается катастрофа:

— Возвращайся к своей работе и моли Бога, чтобы у нас не произошло революции ещё в течение года. Армия находится в прекрасном состоянии. Артиллерия, снабжение, технические войска — все готово для решительного наступления весною 1917 года. На этот раз мы разобьем немцев и австрийцев, конечно, если тыл не свяжет свободу наших действий. Немцы могут быть спасены только в том случае, если спровоцируют у нас революцию в тылу. Они это прекрасно знают и стремятся добиться этого, во что бы то ни стало. Если Государь будет поступать и впредь так, как он делал до сих пор, то мы не сможем долго противостоять революции.