Книга воспоминаний

Знаменитая школа революционеров, основанная Горьким на о. Капри, была долгое время финансирована Саввой Морозовым – общепризнанным московским текстильным королем, – и считала теперешнего главу советского правительства Сталина в числе своих наиболее способных учеников. Бывший советский полпред в Лондоне Л. Красин был в 1913 году директором на одном из Путиловских заводов в С. Петербурге. Во время войны же он был назначен членом военного промышленного комитета.

На первый взгляд совершенно необъяснимы побуждения крупной буржуазии, по которым она поддерживала русскую революцию. Вначале правительство отказывалось верить сообщениям охранного отделения по этому поводу, но факты были налицо.

При обыске в особняке одного из богачей Парамонова были найдены документы, которые устанавливали его участие в печатании и распространении революционной литературы в России. Парамонова судили и приговорили к двум годам тюремного заключения. Приговор этот, однако, был отменен, в виду значительного пожертвования, сделанного им на сооружение памятника в ознаменование трехсотлетия Дома Романовых. От большевиков к Романовым – и все это в течение одного года!

Действия капиталистов объясняются желанием застраховать себя и свои материальные интересы от всякого рода политических переворотов, доносил в своем paпopте один из чинов Департамента полиции, который был командирован в Москву расследовать дело богатейшего друга Ленина – Морозова. Они так уверены в возможности двигать революционерами, как пешками, используя их детскую ненависть к правительству, что Морозов считает возможным финансировать издание ленинского журнала Искры, который печатался в Швейцарии и доставлялся в Россию в сундуках с двойным дном. Каждый номер Искры призывал рабочих к забастовкам на текстильных фабриках самого же Морозова. А Морозов говорил своим друзьям, что он достаточно богат, чтобы разрешить себе роскошь финансовой поддержки своих врагов.

Самоубийство Морозова произошло незадолго до войны, и, таким образом, он так и не увидел, как его имущество, по приказу Ленина, было конфисковано, а его наследники брошены в тюрьмы бывшими учениками морозовской агитационной школы на о. Капри.

Батолину же, Ярошинскому, Путилову и Парамонову и многим остальным удалось избежать расстрела в СССР только потому, что они своевременно бежали.

4.

Эксцентричность, проявленная банкирами, была лишь знамением времени.

Война надвигалась, но на грозные симптомы ее приближения никто не обращал внимания. Над всеми предостережениями наших военных агентов заграницей в петербургских канцеляриях лишь подсмеивались или же пожимали плечами.

Когда брат мой, Великий Князь Сергий Михайлович, по возвращении в 1913 году из своей поездки в Австрию, доложил правительству о лихорадочной работе на военных заводах центральных держав, то наши министры в ответ только рассмеялись. Одна лишь мысль о том, что Великий Князь может иной раз подать ценный совет, вызвала улыбку.

Принято было думать, что роль каждого Великого Князя сводилась к великолепной праздности.

Военный министр генерал Сухомлинов пригласил к себе редактора большой вечерней газеты и продиктовал ему статью, полную откровенными угрозами по отношению к Германии, под заглавием Мы – готовы!

В тот момент у нас не было не только ружей и пулеметов в достаточном количестве, но наших запасов обмундирования не хватило бы даже на малую часть тех миллионов солдат, которых пришлось бы мобилизовать в случае войны.

В вечер, когда эта газетная статья появилась, товарищ министра финансов обедал в одном из излюбленных, дорогих ресторанов столицы.

– Что же теперь произойдет? Как реагирует на это биржа? – спросил его выдающийся журналист,

– Биржа? – насмешливо улыбнулся сановник: – милый друг, человеческая кровь всегда вносит в дела на бирже оживление.

И, действительно, на следующий день все бумаги на бирже поднялись. Инцидент со статьей военного министра был забыт всеми, кроме, быть может, германского посланника.

Остальные триста мирных дней были заполнены карточной и биржевой игрой, сенсационными процессами и распространившейся эпидемией самоубийств.

В эту зиму танго входило в большую моду. Томные звуки экзотической музыки неслись по России из края в край. Цыгане рыдали в кабинетах ресторанов, звенели стаканы, и румынские скрипачи, одетые в красные фраки, завлекали нетрезвых мужчин и женщин в сети распутства и порока. А над всем этим царила истерия.

Однажды в пять часов утра, когда бесконечная зимняя ночь смотрелась в высокие, покрытые изморозью венецианские окна, молодой человек пересек пьяной походкой блестящий паркет московского Яра и остановился пред столиком, который занимала одна красивая дама с несколькими почетными господами.

– Послушай, – кричал молодой человек, прислонившись к колоннаде: – я этого не позволю. Я не желаю, чтобы ты была в таком месте в такое время.

Дама насмешливо улыбнулась. Вот уже восемь месяцев прошло с тех пор, как они развелись. Она не хотела слушать его приказаний.