Книга воспоминаний

Шум уборки палубы разбудил меня на рассвете. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что нахожусь на палубе корабля. Выглянув в иллюминатор, я увидел многочисленные катера, бороздившие поверхность моря. Я вскочил с койки. Начинался интересный день. Палуба блестела, вычищенная песком и камнем, и было прямо грешно ступать по ее еще невысохшей поверхности Пробираясь на цыпочках у кормы, я наткнулся на группу кадет на утренних занятиях. Я остановился, придумывая соответствующее приветствие…

- Эй вы, - крикнул мне стройный белокурый мальчик: - вы хорошо выспались?

Я ответил, что никогда еще в жизни я не спал так хорошо. Кадеты мало помалу приблизились ко мне. Лед был сломан.

Меня засыпали вопросами: до которого часа мне позволяли спать дома? Сколько комнат в нашем дворце? Правда ли, что я собираюсь сделаться моряком? Часто ли я вижу Государя? Правда ли, что говорят о его физической силе? Собираются ли и другие Великие Князья поступить во флот?

Они жадно ловили мои ответы. Очень удивились, а потом обрадовались, узнав, что сам Наследник вставал в шесть часов утра. Оказалось, что известие о моем поступлении во флот произвело в Морском Корпусе сенсацию, и кадеты Варяга считали особой честью, что я буду плавать именно на их судне.

- Это заткнет тех гвардейских офицеров, которые до сих пор всегда хвастались, что все Великие Князья служат в их полках, - веско заключил высокий кадет: - отныне флот будет также иметь своего представителя в Императорской Семье.

Я покраснел от удовольствия. Я заявил, что очень сожалею, что мне не позволили спать и есть вместе с остальными кадетами. Они уверили, что никто даже не обратил на это внимания. По их мнению, было вполне понятно, что адмирал предпринял особые меры для моей безопасности.

Последовали новые вопросы:

- Сколько прислуги имеется в Гатчине? Сколько человек обедает за Высочайшим столом?

До восьми часов я старался удовлетворить любопытство моих новых товарищей, пока не раздался сигнал к поднятию флага.

Мы стояли в строю с непокрытыми головами, пока белый флаг с Андреевским крестом поднимался на гафеле. На безразличном лице адмирала заиграл румянец, а по моей спине пробежал холодок. В течение долгих лет моей службы во флоте я никогда не мог остаться равнодушным к этой красивой церемонии и во время ее не переставал волноваться. Я часто вспоминал красивые слова лаконической надписи, выгравированной французами на братском памятнике французских и русских моряков, сражавшихся в 1854 г,: Unis pour la gloire, runis par la mort, des soldats c’est le devoir, des braves c’est le sort. [Объединенные во имя славы, спаянные смертью - это долг солдат, это участь храбрых].

После церемонии поднятия флага был отдан приказ: Всем на шлюпки! Я был назначен на шлюпку с корвета Гиляк вместе с кадетами моего класса. В течение часа мы плавали под парусами, и нас учили грести.

Несколько раз мы должны были пройти пред адмиралом, который за нами внимательно наблюдал. Нашим следующим уроком было поднятие парусов на корвет, причем на фок-мачте и грот-мачте работали матросы, а на бизани - кадеты. Наконец от 10 час. до 11 был урок практического мореходства После завтрака и короткого отдыха следовало еще четыре часа занятий. Обед подавался в 6 час. веч. В восемь часов вечера, мы должны были быть уже в койках.

Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с тою же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большого, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей.

Это равенство в обращении мне очень нравилось. Я учился легко. Мое непреодолимое влечение к морю увеличивалось с каждым днем. Я проводил на вахте все часы, назначенные нашей смене, находя лишь приятным провести четыре часа в обществе мальчиков, ставших моими друзьями, в непосредственной близости моря, которое катило свои волны в таинственные страны моих сновидений.

Я никогда не мог сходить на берег без моего воспитателя, так как моя матушка, дала строжайшие инструкции относительно сбережения моей нравственности. Мне очень хотелось часто удрать от моего воспитателя и последовать за моими друзьями в те таинственные места, откуда они возвращались на рассвете, пахнущие вином, с запасом рассказов о своих похождениях.

- Как вы провели ваш отпуск? - спрашивали они меня с многозначительной улыбкой.

- Очень скромно. Просто погулял с моим воспитателем.

- Бедный! мы провели наше время гораздо лучше. Если бы вы знали, где мы были!

Но поинтересоваться, где они были - мне было также строго запрещено. Адмирал строжайше воспретил кадетам употреблять в моем присутствии дурные слова или же описывать соблазнительные сцены.

Но мне было тогда шестнадцать лет, и природа наделила меня пылким воображением.