Однако Крозетти не мог воспринимать Кэролайн Ролли как преступницу. В чем же причина? В сексе? В том, что он хотел ее? Нет, не в этом или не только в этом. Он хотел облегчить ее боль, заставить ее улыбаться, выпустить на свободу девушку, которую разглядел под личиной суровой переплетчицы.
Он искоса поглядывал, как она вышагивает рядом, опустив голову, сжимая свой рулон кожи. Нет, он не собирался пожать ей руку у входа в подземку и отпустить обратно в ее унылую вселенную. Он остановился и положил руку на плечо Ролли. Она подняла взгляд, лицо ее оставалось безучастным.
— Постойте, — сказал он. — Что мы теперь будем делать?
— Мне нужно в Бруклин за бумагой для форзацев, — угрюмо ответила она. — Вам не обязательно сопровождать меня.
— Бумага подождет. Вот чем мы займемся сейчас: отправимся в отделение Сити-банка, на которое выписан чек, и обналичим его. Потом возьмем такси до шикарного магазина, где я куплю себе пиджак, брюки, рубашку и, возможно, итальянские кожаные туфли. А вы выберете платье поярче — что-нибудь летнее — и, наверное, шляпку. Мы переоденемся во все новое и возьмем такси до какого-нибудь модного ресторана. У нас будет долгий, долгий обед с вином, а потом мы… ну, не знаю… походим по музеям, или по художественным галереям, или поглазеем на витрины, пока снова не проголодаемся. Тогда мы найдем приятное местечко, где можно поесть, а потом я на
Что за выражение возникло на ее лице, спрашивал он себя: страх, удивление, восторг?
— Это нелепо, — ответила она.
— Вовсе нет. Это в точности то, что, как считается, гангстеры делают со своими доходами, полученными нечестным путем. А вы сыграете роль подружки гангстера.
— Вы не гангстер.
— Это почему же? Я извлек выгоду из имущества, принадлежащего моему нанимателю. Чем не воровство, технически говоря? Но меня это не волнует. Пошли, Кэролайн! Неужели не надоело считать каждый пенни, пока ваша юность увядает день ото дня?
— Я ушам не верю, — сказала она. — Прямо как в плохом кино.
— Откуда вам знать, вы же не ходите в кино? Впрочем, вы совершенно правы. Именно такие вещи и происходят в кино, потому что их создатели хотят, чтобы зрители радовались. Чтобы они развлекались и одновременно отождествляли себя с прекрасными людьми. Вот и мы сделаем это: будем подражать искусству, попадем в свое собственное кино и посмотрим, на что оно похоже в реальности.
Он видел, что Ролли обдумывает его идею, примеривает ее на себя и проверяет — осторожно, как человек, подвернувший ногу. Она боится, что идея завладеет ею.
— Нет, — сказала она наконец. — Если деньги жгут вам карман, отдайте их мне. Я могла бы три месяца жить на…
— Нет, Кэролайн, такой поступок не имеет смысла. А смысл в том, чтобы в виде исключения отбросить благоразумие и хоть раз поесть натурального мяса вместо вашей проклятой китайской лапши!
С этими словами он схватил ее за руку и потянул за собой по Сто шестнадцатой улице.
— Отпустите меня!
— Только если вы пойдете со мной добровольно, а иначе считайте, что я похищаю вас. Еще одно уголовное преступление.
— А если я закричу?
— Кричите на здоровье. Копы арестуют меня, и я расскажу им о старых книгах и рукописи. И где вы после этого окажетесь? В дерьме, вот где, вместо того чтобы надеть великолепное новое платье и пить шампанское в прекрасном ресторане. И выбирайте побыстрее, детка, потому что вон он, банк.
Он купил на распродаже пиджак из льна с шелком цвета какао за тридцать пять долларов, льняные брюки, черную шелковую рубашку и плетеные итальянские мокасины, а она нашла себе в «Прада» яркое цветастое платье с гофрированным передом, шелковый шарф в тон, туфли, два комплекта дорогущего белья и большую шляпу-панаму с загнутыми вверх, как у английских школьниц, полями. Все в целом стоило чуть меньше тысячи баксов. На ланч они отправились в «Метрополитен», после чего посмотрели выставку Веласкеса и даже побывали на дневном концерте, о котором Крозетти узнал совершенно случайно, потому что его мама раздобыла у своей библиотечной мафии билеты и насильно всучила ему («сходи, пригласи кого-нибудь!»). Еще одно чудо: ведь он таскал эти проклятые билеты в бумажнике вот уже две недели, не собираясь идти, и вдруг оказалось, что концерт именно сегодня. Ну, они и пошли, и слушали церковную музыку Монтеверди. Они сидели на откидных креслах и возносились — насколько позволяло их духовное развитие — в божественные сферы.
Крозетти не был чужаком в этом мире — его мать старалась, чтобы американское варварство не полностью завладело его душой. Однако когда он украдкой смотрел на Кэролайн, он видел, что она ошеломлена. Или скучает, не испытывая никаких чувств; кто знает? По окончании концерта ему очень хотелось расспросить ее, но он не решался. Но она сама заговорила, после характерной для нее долгой паузы.
— Вот было бы замечательно, если бы мир и на самом деле оказался таким, как в музыке, — плывущим в море красоты.