Книга воздуха и теней

— Дорогой (это звучало как «да-а-гой»), я не знаю ничего («нит-ше-го»). Я лишь знаю, где все это найти.

В детстве Крозетти и его сестры пытались измыслить вопросы, на которые тетя Фанни не смогла бы найти ответ. Например, сколько бутылок кока-колы продано в Аштабьюле в 1928 году? Но Фанни неизменно побеждала и рассказывала замечательные истории о том, откуда получена нужная информация.

Итак, прозвучали приветствия, вопросы о сестрах и матери, о нем самом (хотя Крозетти не сомневался, что Мэри Пег детальнейшим образом проинформировала приятельницу о его делах) — и к делу. Он вытащил бумаги из тубуса и протянул рулон Фанни. Та отнесла их к широкому рабочему столу и разложила тремя параллельными рядами — копии того, что продано Булстроуду, и уцелевшие оригиналы.

Расправив их, она пробормотала что-то по-польски.

— Альберт, вот эти восемнадцать страниц… оригиналы?

— Да. Они выглядят как зашифрованные письма. Их я Булстроуду не продал.

— И ты скатал их, словно какой-то календарь? Постыдись!

Она ушла и вернулась с чистыми пластиковыми обложками для документов, куда очень осторожно разложила шифрованные страницы.

— Теперь давай-ка посмотрим, что мы имеем.

Она долго изучала копии через большое прямоугольное увеличительное стекло и наконец произнесла:

— Интересно. Знаешь, ведь это три отдельных документа. Вот здесь копии двух разных и еще оригинал.

— Ну да, я и сам понял. Четыре страницы — это, скорее всего, копия какой-то проповеди, меня они не интересуют. А остальное — письма Брейсгедла.

— М-м-м… твоя мать сказала, что ты продал письма Булстроуду.

— Да. Мне очень жаль, Фанни, нужно было сразу идти к тебе.

— Да, нужно было. Твоя дорогая мать считает, что тебя обманули.

— Знаю.

Она похлопала его по руке.

— Ну, давай посмотрим. Покажи мне то место, где, по-твоему, упоминается о Шекспире.

Крозетти так и сделал. Маленькая библиотекарша пристроила настольную лампу на гибкой ножке так, чтобы на бумаги падало как можно больше света, и углубилась в изучение.

— Ну, почерк не слишком скверный, — заметила она. — Мне попадались и похуже. — Она медленно прочла отрывок вслух, словно туповатая третьеклассница, а потом воскликнула: — Господи!

— Черт! — взорвался Крозетти, ударив себя кулаком по бедру с такой силой, что почувствовал острую боль.

— Да уж, — согласилась Добровиц, — тебя прилично обдурили. Сколько он заплатил?

— Тридцать пять сотен.

— Ох, дорогой мой! Какой позор!

— Я мог бы получить гораздо больше, да?

— О да. Если бы ты пришел ко мне и мы установили аутентичность рукописи — так, чтобы не осталось сомнений, а для документа подобной природы и важности это нелегко, — ее можно было бы выставить на аукцион. Мы, скорее всего, не стали бы принимать в нем участие, поскольку это не совсем наш профиль. Но Фолджер и Хантингтон[39] передрались бы между собой. Более того: для человека вроде Булстроуда владеть — эксклюзивно владеть — таким документом… ну, это уже карьера. Неудивительно, что он обманул тебя! Он, конечно, сразу сообразил, что рукопись снова сделает его центральной фигурой в деле изучения Шекспира. Никто и не вспомнит больше о той злосчастной фальшивке. Это открытие — взрыв в шекспироведении. Люди годами спорят о том, какой религии придерживался Шекспир, каковы были его отношения с политикой, а здесь мы имеем чиновника английского правительства, подозревающего Шекспира в приверженности папизму, причем изменнического толка. Тут открывается непаханое поле для исследований: сам Брейсгедл, его история, с кем он был знаком, где путешествовал. Плюс история того, на кого он работал, этого лорда Д. Может, где-то в старых архивах до сих пор лежат неисследованные документы. И поскольку нам известно, что в судебном порядке Шекспира никогда не преследовали, интересно выяснить почему. Может, он находился под защитой кого-то еще более могущественного, чем этот лорд Д.? И так далее, и тому подобное. Затем: у нас есть подборка шифрованных писем, скорей всего, представляющих собой отчет о слежке за Уильямом Шекспиром; у нас есть написанное современником свидетельство его жизни и деяний. Это невообразимое сокровище. При условии, конечно, что письма поддаются расшифровке. Поверь мне, криптографы будут сражаться за право заняться ими. Хорошо, что хотя бы эти письма у нас остались в оригинале.

Добровиц с коротким лающим смешком откинулась в кресле, устремила взгляд в потолок и с драматическим видом принялась обмахиваться рукой, точно веером. Этот жест Крозетти помнил с тех самых пор, когда они, дети, приносили ей свои неразрешимые головоломки.

— Но, мой дорогой Альберт, хотя все это необыкновенно увлекательно само по себе, это сущие пустяки по сравнению с настоящей находкой.

Крозетти почувствовал, как у него пересохло во рту.

— Ты имеешь в виду, что подлинная рукопись Шекспира действительно существует?