Книга встреч

— С юности мне очень нравился Лермонтов, особенно его «Демон»… И долго жило в моей душе желание сделать чтецкий спектакль по «Демону». Вот однажды — а было это еще до моего воцерковления — я решила, что пришло время. Достала томик Лермонтова, раскрыла и прочла первую строчку: «Печальный демон, дух изгнанья»… И остановилась, начала, по своему обыкновению, примерять прочитанное на себя: самое себя представлять этим «духом изгнанья». И таким страшным, ледяным одиночеством дохнуло мне в душу, таким нечеловеческим страданием, что я испугалась. Испугалась и сразу отложила книгу: не мне испытывать те чувства, что пережил этот… это… существо… Нет, такое не для меня! И вот что я еще подумала: а как же Лермонтов? Как же он написал это — когда? — в четырнадцать лет! Что должен был испытать, что пережить этот малыш?..

— Да, удивительно! Как-то я никогда об этом не задумывался…

— …Представьте себе, через какую боль прошла душа этого мальчика!.. Ну, да ладно: на том моя затея с чтением «Демона» и закончилась. Но была и другая история, которая завершилась несколько иначе… Я всегда восхищалась творчеством Чингиза Айтматова. Прочла в свое время его «Буранный полустанок» — это была модная книга в конце 70-х годов… Ну, и решила прочесть со сцены самый эффектный эпизод из этого романа: легенду о манкуртах. Если вы ее забыли, напомню: в древности завоеватели-чжурчжени с помощью страшной пытки лишали своих пленных воли и разума, а затем превращали их в послушных роботов-убийц, в манкуртов, как это называется в романе. Одного такого манкурта разыскала его мать и попыталась вновь вернуть ему человеческую душу, но ничего не вышло из этой попытки: манкурт не узнал мать, не понял, что она хочет его спасти и в конце концов убил ее. Начала я репетировать эту легенду… Нет слов: она меня волновала до глубины души. Сначала я просто не могла читать: слезы лились неудержимо. Режиссер терпеливо ждал, пока это первое волнение пройдет, и только когда я смогла прочесть ее от начала до конца более или менее спокойно, начал настоящие репетиции… Я уже говорила: всякий текст, с которым мне приходится работать, я пропускаю через свою жизнь, свои обстоятельства: только так я могу сжиться со своими героями, почувствовать их живыми людьми и себя почувствовать в их коже… Так и тут: на месте несчастной матери я представляла себя, а на месте манкурта… На месте манкурта я представляла своего сына. И вышел спектакль, и даже получила я за него какую-то премию… А потом началось страшное. Мой сын тяжело заболел. Заболел духовно: у него, скажем так, начался распад человеческой личности. Это было жутко, это было внезапно, и это так совпадало с моей айтматовской работой, что меня не покидало ощущение: я сама втянула моего сына в этот кошмар! Я и сейчас так считаю. Сколько мне всего пришлось пережить, пока это мрак начал рассеиваться, сколько было слез и молитв материнских… Не буду об этом говорить: слишком больно. Случилось бы это, если бы я не взялась за спектакль по Айтматову? Не знаю. Правда, не знаю. Но в душе я убеждена: связь между спектаклем и болезнью сына была. Я слишком отождествила себя с героиней легенды. Я не должна была этого делать.

— Так, значит, есть какие-то особые «демоны лицедейства», которые подстерегают актера в его работе?

— Их три: плохой текст, плохая трактовка и плохая игра. Вот «театральные демоны», вот актерские грехи. Текст должен отбираться с огромной осторожностью. Нужно по возможности просчитать, чем они отзовутся в душах людских, и нужно помнить, что при неверном выборе первый удар придется по нам же — по актерам. Я всегда старалась работать с русской классикой, а из современных авторов очень люблю Шукшина, Распутина, Астафьева, Белова и всю эту плеяду наших великих «деревенщиков». Вот литература, которая поднимает душу — и у актера, и у зрителя. Читать их со сцены — это значит совершать очень полезную и благодарную работу по исправлению человеческих сердец. А как я любила спектакль по «Старосветским помещикам» Гоголя! Проза такая неторопливая, даже тягучая, но Гоголь настолько глубок, что в нем каждый раз находишь все новые и новые черты, новые грани, и работать с его текстами — занятие захватывающее! «Старосветские помещики» — это такой гимн любви и в то же время глубочайшее исследование семейной жизни, семейного счастья. Сейчас, играя в театре «Комедианты», я снова встретилась с Гоголем — в пьесе «Женитьба», — и как я благодарна этому театру за такую встречу! Гоголь — необъятен.

Но, с другой стороны, нужно понимать, что текст в театре — дело вторичное. Важна трактовка этого текста. Ведь можно и «Преступление и наказание» поставить в виде мюзикла! А что, вы не знаете подобных случаев?

И третье — игра. Либо актер что-то зрителю дает, либо отнимает. Чем духовно богаче исполнитель, тем больше он может дать: выходит, актер ответственен перед зрителем за свою душу. И поэтому самое страшное для меня — это плохое слово, плохой режиссер и плохой актер… Слияние этих трех вещей и порождает тот демонизм, которым питаются современные зрители.