На балу Дайтон не без охоты принимал комплементы и выражения восхищения своей отвагой. Ведь он спас от неминуемой гибели своего раненого офицера (которого из-под огня должны были выносить санитары, а никак не он); он вывел из боя двух гражданских журналисток (которым оформил допуск задним числом, и которых там вообще быть не должно было). Он, наконец, победил сильного и коварного противника. Дайтон так хотел верить в это, что и сам в конце концов в некоторой степени поверил...
Он торжественно поздравил надутого от гордости гусарского хорунжего Асмунда Михалковски (тот вообще скромностью не отличался, а тут и вовсе принял шарообразную форму от чувства собственной важности), который со своими гусарами уничтожил еще одну группу (пять человек, еще один герой-стратег, мать его налево) и Лаиду Ленски, которая силами свого эскадрона, кажется, добилась наилучшего результата по итогам операции, - чисто взяла всех врагов, при этом потеряв "всего" шестерых бойцов убитыми на девять человек уничтоженных диверсантов. Соотношение далеко не блестящее, однако тот же Асмунд умудрился почти ополовинить свой эскадрон (с мизерным процентом раненых), горные стрелки резерва потеряли три с лишним дюжины убитыми и ранеными, а сводная ударная группа Дайтона - одними убитыми почти шестьдесят человек. Кроме того, урядник Ивойло из эскадрона Ленски захватил единственного живого пленного, которого сейчас усердно пытались допрашивать в RSS, но насколько знал Дайтон - безуспешно. Еще малость неудобно становилось, когда речь заходила о численности этой группы, - тут возникали неприятные разногласия... Однако все равно это можно было (если судить чуть-чуть пристрастно) считать нешуточным успехом. Учитывая, что эскадрон был от его дивизии, успех можно было как бы суммировать к личным Дайтоновским достижениям (не по своему же почину они в квадрате происшествия оказались, а по приказу). Однако из соображений политкорректности было решено восславить мужественную девушку-ротмистра и её урядника, которому едва стукнуло двадцать один. Дайтон щедрой рукой представил обоих к наградам, и оба вроде бы как были вполне довольны, - а сучка Лаида так и вертелась перед Нобилем, прилагая немалое усердие, без очевидных, правда, результатов...
Вобщем, на самом деле он неплохо провел вечер, ничего кроме пары бокалов игристого, себе не позволив. Собирался было уже к себе домой, чтобы начать потихоньку готовится к отъезду на место постоянной дислокации, однако внезапно перед ним выросла, как из-под земли, Лисса, которую он не видел с самого утра, когда она встречала его на выходе из госпиталя. Девушка оделась соответственно случаю, и выглядела настолько блестяще и роскошно, что у него перехватило дыхание. И когда она пригласила его на танец (что во всех случаях, кроме "белого вальса" этикетом прощалось лишь редким дамам-оригиналкам, а танец был меж тем объявлен совсем другой), разом забыл и о предстоящем отъезде, и о своих хронических волнениях. Кончилось все тем, что они форменным образом сбежали с бала, хулигански наплевав на речи Нобиля, губернатора и прочих важных персон. Дайтон увлек Лису в конюшню своей дивизии на городском ипподроме, и оттуда они вырвались уже верхом на его любимых жеребцах, взяв направление прямо через поля при свете огненно-кровавого заката. Дайтон и сам сейчас с трудом верил, что смог подорвать себя на такую мальчишескую выходку, - но ничуть, ну ни капельки о ней не жалел...
Потом был стог сена, была бутылка белого вина из седельной сумы (спасибо Петеру, седлавшему коней) и была роскошная ночь, закончившаяся в его номере, когда они, окоченев от холода под ледяным августовским дождиком, мокрые до нитки добрались до города. И до постели.
Сейчас, отпивая прямо из горлышка графина ледяную воду, Дайтон ощущал бесконечный восторг и спокойствие. Давно он не испытывал такой благости на душе, а может и вовсе никогда, - и до сих пор не вполне верил, что смог поднять свое израненное тело на подвиги, подобные вчерашним. Но нежная, разомлевшая от сна и любви Лисса в его постели, с волосами, еще сохранившими запах свежескошенных луговых трав, была тому живым свидетельством.
В соседней комнате, кабинете, зазвонил телефон. Петер спал в своем номере, и Дайтон решил его не будить, тем более, что адъютант, кажется, тоже был не один. Генерал не спеша поднялся, поймал босыми ногами тапочки, и прошлепал по чисто надраенному паркету, стараясь не топать, чтобы не разбудить Лиссу. Без удивления убедился, что звонит не гостиничный аппарат, обслуживаемый телефонисткой в фойе, а протянутая сюда на время учений точка спецсвязи.
- Мич, ты уже проснулся? - голос Нэда в трубке звучал спокойно, но Дайтон по старому опыту понял, что дело серьезно, - Нам нужно встретиться как можно скорее. Будь у себя, я через час подъеду, - есть повод переговорить с глазу на глаз, насчет нашей ... ситуации.
- Конечно, сир Нобиль, - по телефону Дайтон никогда не допускал фривольностей, - Я буду тут.
- Не отказался бы позавтракать с тобой. В твоей "Коронали" невероятно вкусные омлеты.