Книга заклинаний

– Леопольд, пожалуйста, – сказала она так ласково, как только сумела. – Мне надо узнать, что там внизу. И я не собираюсь сдаваться только потому, что ты сказал «нет».

– Мисс… – Во взгляде Леопольда, в самой глубине, мелькнул отблеск чего-то – быть может, печали? – Пожалуйста, поверьте моим словам. Мы делаем все, как нам кажется, для вашего блага.

– Все на свете считают, будто знают, что для меня лучше, – пробурчала Олив, вскочила на ноги и мрачно зашагала прочь, по-прежнему сжимая в кулаке несколько шерстинок. Она изо всех сил дернула за цепочку лампы, погрузив подвал в темноту, и с топотом поднялась по ступеням, даже не оглянувшись проверить, следит ли за ней кошачий взгляд. И проверять не нужно было. Она и так знала, что следит.

Снова уютно прижав к себе книгу заклинаний, Олив захлопнула подвальную дверь. Потом скатала черные шерстинки в аккуратный маленький шарик и спрятала его в карман. Она дала Леопольду последний шанс, и он им не воспользовался. Что бы ни случилось дальше – он сам будет виноват. В конце концов, это ее дом, а не его. И ее гримуар. А снаружи шелестит на вялом, влажном ветерке ее сад. Она повернула к задней двери, но не успела сделать и двух шагов, как остановилась так резко, что едва не выронила свою ношу.

В луче солнечного света, который лился сквозь кухонное окно, сидел Горацио. Его длинная оранжевая шерсть пылала. Он ждал ее.

Олив ощутила порыв спрятать книгу от пронзительного взгляда зеленых кошачьих глаз, и обняла ее обеими руками так, чтобы хоть частично скрыть обложку. Выражение морды Горацио ясно показало, насколько это было с ее стороны бессмысленно.

– Я … – начала Олив, но в этот самый момент кот поднялся на ноги и сделал крошечный шажок в ее сторону. Его тонкие белые усы дрожали, зеленые глаза светились. Олив затихла, и они уставились друг на друга. Тишина натянулась между ними, будто резинка. Девочка сжалась, ожидая, когда она порвется, Горацио начнет шипеть, рычать или ругаться, но ничего подобного не случилось. Кот дрогнул первым. Отодвинулся от нее, держа дистанцию.

– Я знаю, ты не любишь меня слушать, Олив, – сказал он тихо. Его обычно резкий голос звучал приглушенно, будто он сдерживал себя. – Ты, скорее, наделаешь собственных ошибок, чем будешь учиться на страшных ошибках других. До сих пор тебе везло, и ни одна из них – из множества, множества ошибок – не стоила тебе жизни.

Олив открыла рот, но, прежде чем она смогла его перебить, Горацио продолжил:

– Сейчас выбор таков: ты либо продолжаешь быть везучей, либо начинаешь поступать умно. И только одно из двух – в твоей власти, Олив. Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

И под ее взглядом огромный рыжий кот молча протрусил мимо в полутемный коридор.

Девочка заколебалась, будто стрелка на сломанном компасе, оборачиваясь то на удаляющийся хвост часть Горацио, то на ожидающую ее заднюю дверь. На ребра давила немалая тяжесть гримуара. Все сомнения, которые она задвинула в уголок разума, снова заплясали перед глазами, заспорили бурей тихих, сердитых голосов. Она посмотрела на коричневый переплет. Опустевший луч, освещавший Горацио, проплыл по истертой коже, огненными нитями прочерчивая золотую букву «М».

– «M» значит «мое», – сказала себе Олив.

А потом среди бури голосов распознала силу, которую ждала – мягкую, но настойчивую тягу, которая начиналась где-то в груди. Ее потянуло – терпеливо, как нитка тянет шатающийся зуб. Это была та же самая сила притяжения, что привела ее на чердаке к мольберту. Теперь она вела ее куда-то еще. Сделав первый нерешительный шаг, а потом еще и еще один, девочка позволила дому провести ее по плиткам кухни к задней двери, на крыльцо и вниз по ступенькам в затихший в ожидании сад.

13

Стоя перед буйными зарослями на заднем дворе, Олив уже мысленно видела, как перед ней со скрипом открывается крышка люка. Где-то в этом зеленом хаосе лежал ключ к ней. Вдруг сердце в груди радостно подпрыгнуло – ведь теперь, когда у нее есть книга заклинаний, сад может открыть многие другие запертые двери, о которых она даже не подозревала. Старый каменный дом маячил за спиной, наблюдая за ней.

Если не считать миссис Данвуди, которая раз или два поливала что придется, к этим кустам никто не притрагивался с тех самых пор, как умерла старая хозяйка МакМартин. Можно даже сказать, что они еще более разрослись и переплелись, чем месяц назад. Тут по-прежнему виднелись фиолетовые бархатные листья и крохотные зубастые рты, а еще цветы, похожие на вытаращенные глаза, и ягоды, напоминающие паучьи яйца. Посреди буйства растений Олив заметила тот самый вьющийся зеленый стебелек, что обжег ей руку, когда она пыталась его выдернуть. Еще узнала петрушку, потому что ее всегда клали вместе с солеными огурцами на сэндвичи с сыром. Все остальное было покрыто мраком шелестящей неизвестности.