Но что действительно ожгло мальчика как огнем — это вовсе не горы золота и серебра и не сундуки с монетами, а комната переписчиков. Мраморная лестница вела на верхний этаж, в светлую комнату; лучи солнца проникали сюда через ряд арочных окон в мавританском стиле. Напротив каждого окна, параллельно друг другу, стояли длинные наклонные столы, за ними на скамеечках рядком сидели переписчики: сгорбленные спины, прищуренные веки, выверенные движения, перо в правой руке — эти люди не отрывали взгляда от рукописей, лежавших перед ними. Каждый был одет в фартук, прикрывающий грудь и колени, шапочку, которая не давала волосам лезть в перенапряженные глаза, а еще — точно это являлось частью облачения — у всех без исключения была длинная густая борода. В первый раз, когда мальчик поднялся в эту комнату, ему показалось, что вся она состоит из зеркал и бесконечных отражений, — так сложно было ему отличить одного переписчика от другого. В этой комнате не только составлялись свидетельства о собственности, платежные документы, гарантийные письма и тысяча других государственных бумаг, но и переписывались прекрасные книги, поступавшие в самые крупные библиотеки Германии, ценившиеся также и за ее пределами. С недавних пор императорский декрет позволял светским переписчикам снимать копии как со священных, так и с мирских книг. Раньше привилегия переписки распространялась только на клириков. И разумеется, Церкви не понравилось, что это ремесло попадает в чужие руки. Церковники заявляли, что священные книги можно делать только в освященных местах, а книги мирские должны получать благословение, подобно тому как люди должны причащаться, чтобы искупать первородный грех и все другие живущие в них грехи. К тому же клирики опасались, что миряне тайным образом исказят какое-нибудь слово, и тогда изменится смысл Священного Писания — а с этой прерогативой Церковь не расставалась веками. Сколько осталось в Библии от изначальных рукописей? На самом деле никто не знал, где находятся подлинные Евангелия, вышедшие из-под пера участников событий и прямых свидетелей чудесной жизни Иисуса. Ничего не было известно даже о копиях на арамейском и иврите — языках, на которых писались книги, позже составившие Священное Писание. Споры об изначальных текстах (даже в лоне самой Церкви) были столь многочисленны и горячи, что составление канонического Писания давно уже сделалось задачей скорее политической, нежели теологической, даже если предположить, что теология не является частью политики. На Вселенском соборе 382 года, при папе Дамасии Первом, после напряженнейших дискуссий был сформирован официальный церковный канон; эту версию святой Иероним перевел на латынь как единую книгу, составленную, в свою очередь, из двух больших книг: Ветхого Завета, то есть собрания второканонических книг, и Нового Завета. Таким образом, Библия, за отсутствием оригиналов, являла собой собрание текстов, взятых из еврейской книги Танах, и свод посланий и евангелий, взятых из копий других копий, а потом переведенных с иврита и арамейского на греческий, а с греческого — на латынь.
Десять переписчиков, занимавшие три первых стола, посвящали свое время исключительно Библии. День за днем, без перерыва, они вырисовывали буквы, составляющие священную книгу. Каждый экземпляр требовал приблизительно года трудов — при условии шестнадцатичасового рабочего дня, а как только переписчики добирались до конца, они тотчас же принимались за новую рукопись. В свое первое посещение монетного двора маленький Гутенберг шел мимо переписчиков на цыпочках, боясь отвлечь их стуком своих башмаков. Под пристальным взором отца он заглядывал каллиграфам через плечо, держась на почтительном расстоянии, чтобы не задеть запасные перья или, хуже того, чернильницу. Угроза пролить чернила на рукопись была чем-то наподобие дамоклова меча, висевшего над каждым из переписчиков; такое событие привело бы к трагедии буквально библейского масштаба. Иоганн завороженно наблюдал, как рука скользит по бумаге, оставляя за собой идеально ровные ряды букв. Мальчик воображал, насколько мудры должны быть эти люди, посвящающие всю свою жизнь размножению знаний, накопленных человечеством. Каждый согнувшийся над книгой каллиграф, каждое напряженное лицо, борода, точно у Зевса, и перо как добавочная часть тела — все это составляло живое воплощение мудрости.
— Эти люди, должно быть, истинные мудрецы, — прошептал Иоганн отцу.
— Быть может, — ответил тот, пряча улыбку, и добавил: — Им бы только читать научиться.
А потом отец пригласил Гутенберга присесть и раскрыл ему несколько секретов ремесла:
— Лучшие переписчики — это те, кто не умеет читать. Смысл текста не только искажает почерк, но и приводит к ошибкам — мы ведь часто видим текст таким, каким хотим его видеть, или, что еще хуже, понимаем только то, что дано понять нашему разумению. К тому же, люди могут не согласиться с написанным, и тогда у грамотных переписчиков возникает искушение оставить в чужом тексте свое собственное мнение.